— Весь монастырь слышал, что англичанин отправился в Венецию.
— Или, быть может, весь монастырь просто повторял то, что услышал от Вульфстана, — сказала Джамиля. — Мне кажется, он придумал местопребывание твоего англичанина. И еще я думаю, что он с самого начала намеревался тебя обмануть. Указал прямо противоположное направление от того места, где действительно находился англичанин, чтобы ты узнал, насколько широк мир. Обучил тебя ряду умений, а затем направил туда, где ты мог их лучше всего применить и где отсутствие у тебя набожности не бросалось бы в глаза, — в Венецию. Он не готовил тебя к смерти, он готовил тебя к жизни. Возможно, даже надеялся, что ты отправишься в этот поход и тоже станешь своего рода пилигримом. Как и произошло.
Я хотел ей возразить, но вдруг осознал всю несуразность правды: половина умений, которые мне довелось освоить по настоянию Вульфстана, на самом деле не имели никакого отношения к нашему плану, зато все они пригодились мне, когда я против воли стал морским паломником.
Она восприняла мое молчание как согласие.
— Выходит, ты понимаешь, что это значит? — продолжала она, забирая мои руки в свои ладони. — Ты должен идти вперед и жить, а еще ты должен передать Грегору свое умение жить.
— Дел у меня будет невпроворот, если стану заботиться о благополучии и здоровье всех, кого знаю.
— Это хорошее противоядие от твоей прошлой жизни, — сказала она. — Хотелось бы и мне найти такое. — Она взяла мой подбородок в ладони и серьезно взглянула мне в глаза. Мне нравилось ощущать ее руки на своем лице. — Я серьезно насчет Грегора. Мы с ним не виделись несколько недель, и за это время он так изменился, что это меня пугает. Он совершенно исхудал, лицо приобрело землистый оттенок. И свет погас в его глазах.
— Не могу же я остаться здесь, чтобы присматривать за ним, и одновременно уехать с Лилианой.
— Тогда оставайся здесь вместе с Лилианой, пока вы оба не убедитесь, что Грегор в безопасности! — предложила она.
— В этом случае мне понадобится помощь.
Она покачала головой и, к моему огорчению, выпустила из ладоней мой подбородок.
— Я ведь тебе говорила, во дворце Влахерны появилась группа недовольных, заявляющих, что Алексей был убит. Мурзуфл постарается перевести подозрение на Самуила, поэтому мы должны уехать. Меня удивляет, почему Самуил до сих пор не пришел сюда за мной.
Я снова обнял ее и уткнулся лицом в плечо.
— Не уезжай с ним! Умоляю, не бросай меня.
— Умоляю, не умоляй меня.
— У меня ничего не останется, если ты уйдешь.
— Ты сам у себя останешься, — ответила она. — Не так уж плохо.
— Бросовая земля.
— Бросовая земля — это всего лишь полезный участок, который нужно освоить, — сказала Джамиля и мягким движением высвободилась из моих рук.
Она поцеловала меня, на секунду прижалась лбом к моей щеке, потом распутала наши ноги и поднялась, потянув меня за собой. Я не шелохнулся.
— Проводи меня до ворот Перы. После всего, что мы пережили, будь тем, кто в конце концов вернет меня домой.
— Вернет тебя куда? — сварливо осведомился я.
Но все равно поплелся с ней до ворот. Мы держались за руки и молчали: каждый раз, когда кто-то из нас набирал в легкие воздуха, собираясь что-то сказать, второй напрягался в неприятном ожидании — в результате молчание продолжалось. Сначала мы пробирались сквозь расположение шумной и суетливой пехоты по тропе, которую я знал назубок, потом поднимались по лесистому и каменистому склону. А вот и ворота Перы. Они были заперты и охранялись изнутри двумя вооруженными юнцами.
Все мое тело напряглось. Не доходя до ворот несколько шагов, я остановился и повернулся к Джамиле. Взял ее за руки. Меня била дрожь.
— Я проиграл. Не могу этого сделать.
— Раньше тебе это удавалось, — хрипло сказала она, выдавливая из себя сочувственную улыбку и глядя на мою ключицу, чтобы не смотреть в глаза.
— В том-то все и дело, что ни разу. — Она подняла взгляд, но тут мне пришлось смотреть в сторону. — Ты ушла, когда тебя увели другие. Я сам обещал этим другим доставить тебя, но в действительности мне не пришлось этого делать. — Мой язык едва шевелился. — И теперь не могу этого сделать, Джамиля. Не могу исполнить своего обещания, и мне наплевать. Скажи, что требуется, чтобы нам остаться вместе, и я сокрушу горы.
— Не могу, — сказала она безжизненно. — Не могу поступить так с моим народом, с Самуилом.
— Мне ты обязана гораздо больше, чем Самуилу! — выпалил я не подумав, просто от отчаяния.
И допустил ошибку. Джамиля напряглась и отняла руки.
— Я тебе обязана? — спросила она, словно выговаривая фразу на чужом языке. — Не стану отрицать, ты совершил много хорошего, но неужели ты поступал так только для того, чтобы кто-то был тебе обязан? — Она посмотрела на меня удивленно и обиженно. — Не думала, что ты такой.
— Ну и правильно. — Мои руки снова потянулись к ее рукам, но она отвела их и продолжала смотреть на меня тем же ужасным оценивающим взглядом. — Я спасал тебя, пытался накормить твоих соплеменников, да и других тоже, вовсе не для того, чтобы ты была мне обязана. Но сама посмотри, что сделал я и что он!
Джамиля еще больше ужаснулась, но мне было уже не остановиться.
— Я был и остаюсь более достойной для тебя парой! И заслуживаю тебя. Пусть даже знаю вполовину меньше того, что знает он, и нет у меня ни набожности, ни ремесла, ни денег, ни общины, ни… Проклятье!
Я стиснул зубы и бросился к воротам, даже не удосужившись взглянуть, пошла ли она следом. Горло у меня так сильно сжалось, что казалось, то ли я сейчас разрыдаюсь, то ли меня вывернет.
Джамиля ничего не сказала, просто пошла за мной. Я остановился, дойдя до ворот, и она остановилась рядом. Я не мог поднять на нее глаза.
— Рада, что ты высказался, — произнесла она не своим голосом. — Слушать было не очень приятно, зато теперь нам легче расстаться. Ты доставил меня до места — значит, сдержал свое слово, хоть и против воли. Слышишь? Ты сдержал слово. Так что можешь не терзаться на мой счет, выискивая предлог, как бы еще себя наказать. — Видя, что я не собираюсь к ней поворачиваться, она тоже повернулась ко мне спиной и добавила, с трудом сдерживая слезы: — Молю Бога, чтобы в один прекрасный день в твою жизнь вошли покой и бескорыстие. Ступай.
Джамиля прошла через ворота и жестом велела охраннику снова закрыть их. Вскоре она скрылась из виду и даже ни разу не оглянулась, оставив мне самое горькое прощальное благословение в моей жизни.
63
В конце концов некоторые деревянные башни на городских стенах достигли семи ярусов. Если бы я мог забраться туда, то, несомненно, увидел бы Джамилю, где бы она ни скрывалась с Самуилом. У меня заныло сердце от воспоминания о нашей последней минуте. Интересно, как они там: смеется ли она или стонет под его рукой? Такие мысли мучили меня, но еще больнее было думать о том, что этим двоим приятно общество друг друга. И в то же время я в этом сомневался, и это сомнение приводило к еще большей муке — Джамилю не так-то легко было рассмешить, но мне удавалось заставить ее улыбнуться. У меня оставалось незавершенным еще одно маленькое дельце, и, как бы я ни старался восполнить пробел, ни один мой добрый поступок не мог с ним сравниться. Я радовался, что Грегор не готовится к военным действиям, но мне до отчаяния хотелось вернуть того, прежнего Грегора.
