Велико было мое удивление, когда Симон де Монфор заключил меня в теплые объятия. Я был настолько обескуражен этим жестом, что позволил увести себя в шатер, совершенно не представляя, что произойдет дальше.
Граф Симон поприветствовал ожидавших послов. В их глазах читалась покорность. Один из них плакал. Тогда Симон сказал:
— Господа! Братья-христиане! Я принес вам весть, от которой возрадуются ваши сердца: не сдавайтесь Энрико Дандоло!
Задарцы были потрясены таким приветствием не меньше меня. Они недоуменно переглянулись и вновь обратили взоры на Симона.
— Ты смеешься над нами, господин? — спросил один из них.
Граф Симон подал знак какому-то аббату из своей свиты. Тот держал в руках пергаментный свиток, которого я прежде никогда не видел. Затем он произнес ложь, хотя, как я теперь понимаю, принимал ее за правду. Никакими словами не передать мое глубочайшее изумление, когда он сказал:
— Аббат Гюи держит в руке послание от самого Святого отца, которое прибыло сюда вчера и достигло нас благодаря благородным стараниям этого достойного рыцаря, Грегора Майнцского, сына верховного предводителя нашей кампании. Послание запрещает войску пилигримов нападать на вас под страхом отлучения от церкви.
Не знаю, чему я поразился больше — известию о существовании письма или моей объявленной во всеуслышание причастности к нему, ибо и вправду никогда прежде не видел письма и не слышал о нем до этой секунды. Я собирался выразить громкий протест, но понял, что ничего полезного этим не добьюсь в минуту кризиса, поэтому воздержался от каких-либо слов, решив сначала разобраться, в чем тут дело. Мой подопечный бритт улыбался мне с порога, как проказливый ребенок, который думает, что совершил хитрую проделку. Это он во всем виноват, и я обязательно расскажу об этом маркизу Бонифацию, когда тот вернется в войско, иначе всегда будут обвинять меня, вместо того, кто набедокурил. Однако должен признать, я верю, что бритт поступил так из хороших побуждений, желая угодить мне или подтолкнуть меня к действию, которое на самом деле считал благим. Сколько же мути в его душе, если он пошел на злодейство ради достижения своей якобы праведной цели.
— У франков нет к вам претензий, господа! — продолжал Симон. — Мы не для того принимали крест, чтобы преследовать наших братьев-католиков, и мы не станем этого делать!
Задарцы взирали на него в оцепенении.
— Вы можете мне верить. Ни один воин этой армии не желает проливать кровь христиан. Только у венецианцев против вас предубеждение. Да, венецианцы могут напасть на вас, но, клянусь именем Иннокентия Третьего, им не будет помогать ни один пилигрим. Безусловно, вы сумеете отразить нападение нескольких нечестивых моряков! Разве вы не понимаете, что если капитулируете сейчас, то лишитесь всего, кроме жизни?
— А если не капитулируем, то потеряем и ее тоже, — сказал кто-то из задарцев.
— Мы не станем нападать на вас, — медленно и четко повторил граф де Монфор.
Он взял у аббата Гюи послание Папы и зачитал его вслух, делая паузу после каждого предложения. Один из задарцев не знал латыни, поэтому второй тихо переводил ему на родной язык, показавшийся мне грубым и состоящим из одних согласных.
Задарцы изумленно переглядывались и лопотали что-то на своем языке.
— Легко давать подобные обещания в частном порядке, — сказал один из них, после того как Симон вернул письмо аббату. — Но повторите ли вы свои слова открыто, перед всем нашим народом? Перед всем городом?
— Это уже сделано, господа, — настаивал на своем граф Симон. — Мой человек, Робер де Бов, уже отправился к городским воротам, чтобы успокоить ваших сограждан и заявить о том, что пилигримы не причинят вам вреда. — Граф Симон с огромной любовью смотрел на задарцев. — Спокойно возвращайтесь в свой город и готовьтесь встретить венецианцев, если они настолько глупы, что будут настаивать на своем. Вы сумеете выдержать их атаку с гораздо меньшими потерями, нежели при капитуляции. Я зачитаю это послание баронам, которые собираются сейчас у дожа, и обещаю, что одно это письмо защитит вас от армии.
И Симон благодушно улыбнулся мне, ибо верил, что все это моя затея, хотя, клянусь своим долгом воина, ничего не было и в помине. Я чувствовал себя совсем как в тот раз, когда однажды мне на голову упало дерево (за секунду до того, как потерять сознание). Должно быть, у меня был встревоженный вид, но граф Симон не обратил на это внимания.
Задарцы в конце концов убедились, что граф Симон не шутит. Они пали ниц, произнося слова благодарности, а затем поспешно покинули шатер. Опять начался дождь, но он не мог остудить всеобщего ликования.
Граф Симон оглядел своих единомышленников и великодушно улыбнулся, когда они дружно поприветствовали его. У него красивый, зычный голос; я даже порой думаю, ему самому нравится себя слушать. Симон произнес:
— Мне радостно сознавать, что дух истинного христианства победил. Это вселяет надежду на успех нашей кампании. Особо хочу обратиться к Грегору Майнцскому с благодарностью за то, что он тайно взял письмо у тех, кто хотел его скрыть. Так давайте же отпразднуем этот благословенный поворот событий. — И он жестом показал на дальний угол, где стоял бочонок с вином венецианского дожа.
Я не пил. Стоял в середине шатра, окруженный весельем, и пытался разобраться, нужно ли огорчаться или радоваться тому, что сейчас случилось. Ко мне подходили рыцари, кланялись и даже прикладывались к руке для поцелуя. Они восхищались моими подвигами на турнирном круге, говорили, что для них большая честь участвовать в этом великом событии вместе со мной. Некоторых когда-то я брал в плен, забавляясь на поле. Вспомнив о пленных, я оглянулся на порог, где стоял мой подопечный бритт.
Таким счастливым я его еще не видел за все полтора месяца нашего знакомства. Даже не подозревал, что эта физиономия может так светиться от удовольствия. Натворив гнусностей, он искренне верил, что поступил, как ангел. Признаюсь, в ту минуту даже мне не верилось, что он как ангел-проказник явился сюда, чтобы поддержать мою репутацию. Клянусь честью, я бы ни за что не вступил в подобный сговор с графом Симоном, но теперь, когда все закрутилось, мне казалось, будто я участвую в праведном деле. Даже сейчас мне кажется праведным деянием истинного пилигрима защитить пожелания Папы от тех, кто готов действовать им вопреки. Несмотря на все последующие события, верю, что маркиз Бонифаций будет доволен, когда узнает о моей попытке исполнить приказ его святейшества.
Однако для нас ситуация развивалась дальше не лучшим образом.
Почти сразу венецианский дож Энрико Дандоло вернулся в шатер, сопровождаемый охраной и радостной толпой из двухсот благородных баронов. Лицо дожа выражало триумф, ибо он верил, что город безропотно покорится ему, так что ни одна стрела не будет выпущена из лука.
Но ликовал он чуть дольше остальных, пока изменившийся шум вокруг него не подсказал дожу: что-то пошло не так.
— Что случилось? — строго спросил он во внезапной тишине. — Где наши задарские просители?
