— Мессир, умоляю, рассмотрите их жалобы, прежде чем… — начал я.
Мессир Бонифаций ответил грубым жестом. (Бритт считает, что мне следует нарисовать здесь соответствующую картинку, но этот жест и так всем знаком.)
— Ты не смеешь диктовать мне, мальчишка! — отрезал он. — Если сейчас дать слабину, армия останется без предводителя! Я не помазанник Божий. Мне приходится бороться за свою власть. Если позволю восстанию черни сбить меня с курса, то все будет кончено, армия окажется обезглавленной. Король или император на моем месте мог бы пойти на небольшие уступки, и это выглядело бы как божественное прощение. Я так поступить не могу. Клянусь, если бы я мог сейчас кому-то уступить в этой армии, то этим человеком был бы ты. Но не могу, Грегор.
— Выходит, я должен пообещать, что не возглавлю недовольных, тогда с этим фарсом будет покончено? Я выйду отсюда, и мы притворимся, что ничего не было?
— Теперь это уже не так просто, — с облегчением произнес Бонифаций, видя, что может достичь успеха. — К сожалению, ты настолько всех взбаламутил, что беспорядки продолжатся даже без тебя. Нет, в данной ситуации я требую, чтобы ты выступил публично вместе со мной и отговорил их от неподчинения, которого добивался с самого начала. Ты должен вернуть всех обратно.
— А если откажусь? — спросил я.
Мессир натянуто улыбнулся.
— Мне самому не нравится так поступать, Грегор, и даже сейчас я надеюсь, что ты не воспримешь это как личную размолвку между нами. Но я должен получить обратно свою армию. Поэтому, если ты мне не поможешь, твою любимую Джамилю ждет участь, какой ты не пожелал бы и своему злейшему врагу.
У меня вырвался вздох радостного облегчения.
— Что ж, действуйте, — сказал я. — Ее больше нет среди нас. Если вы этот кинжал приставили к моему горлу, то, к сожалению, он не очень острый.
Мессир Бонифаций вздрогнул, напрягся.
— Ты блефуешь. Она в твоем шатре. За ней следят по моему приказу с того дня, как ты покинул Задар. Стоит мне только послать людей, и она моя.
Я покачал головой и почувствовал, что у меня камень с души свалился. Это был последний аргумент мессира Бонифация, но он никуда не годился. Теперь у него нет рычага, чтобы мною управлять. Теперь ему придется подчиниться коллективной воле баронов.
— Клянусь головой святого Иоанна, она убежала вчера, воспользовавшись суматохой из-за прибытия Алексея, — сказал я. — Не представляю, где она сейчас, и не думаю, что увижу ее когда-нибудь снова. Меня тоже печалит, мессир, что мы с вами разошлись во взглядах, но я не стану возвращать к вам отколовшихся ради того, чтобы защитить Джамилю. — Потом я расхохотался и, почти извиняясь, объяснил: — Она больше не нуждается в моей защите!
Но тут в шатер ворвалась заляпанная грязью темноволосая женщина — впереди всей охраны, впереди Отто и одного лютниста. Я не успел предотвратить катастрофу. Она кинулась в ноги к маркизу.
— Меня зовут Джамиля, господин, я из Александрии, — сказала она, обращаясь к его грязным сапогам, — и я не принцесса.
Лицо мессира Бонифация расплылось от восторга.
— Мне это известно, иудейка. Я обо всем догадался еще несколько месяцев назад. Но спасибо за то, что откликнулась на наш призыв.
— Я абсолютно ничего не стою, так что толку от меня нет ни вам, ни Грегору, — сказала она.
Мессир Бонифаций изобразил задумчивость.
— Ну-у, насчет этого я не уверен.
Я отчаянно закричал, но маркиз уже успел склониться к женщине и вытянуть из-за пояса кинжал с усыпанной каменьями рукоятью. Отто вытолкнул лютниста из шатра, почуяв, что тот сейчас лишится рассудка от ужаса, а Бонифаций тем временем грубо дернул Джамилю за волосы, откинул ей голову назад и приставил острие кинжала к ее ключице. Она потрясенно взвизгнула.
— Ну что, сынок, обратимся вместе к воинам? — спросил мессир Бонифаций с изысканной вежливостью. — Скажем всем, что войско направляется в Византию?
На умытой дождем равнине Корфу состоялось весьма трогательное воссоединение непокорных с их вожаками. Алексей выступал, окруженный с обеих сторон своими самыми яркими сторонниками — маркизом Бонифацием Монферратом и Грегором Майнцским.
Рыцарь выступил с пылкой речью, убеждая непокорных восстановить на величайшем троне христианского мира человека, имеющего на него Богом данное право. Потом он принялся бурно рыдать у ног Пьера Амьенского и других непокорных баронов, моля о прощении за то, что сбил их с верного пути. Успокоившись немного, Грегор обратился к ним с призывом сохранить армию в целостности, напомнив, что это их святой долг. Увидев, как глубоко тронуты бунтари слезами Грегора, Бонифаций и иже с ним тоже попадали на колени и принялись всхлипывать, моля о прощении.
Мятежники, совершенно сбитые с толку, сдались и, перестав бунтовать, вернулись «в стадо».
После торжественной мессы в благодарность Всевышнему за обретение армии маркиз порадовал вернувшихся блудных овец, сообщив, что принцесса неверных, о которой ходило столько кривотолков, действительно существует и находится здесь, в лагере. Ее уговорили поделиться сведениями о политике, землях, привычках и обычаях египтян, ибо армия двинется на Египет, как только закончит дела в Византии. Принцессе предоставили достойные ее высокого положения покои, устроив в одном из личных шатров Бонифация. Разумеется, ей предстоит принять христианство.
Накануне Пятидесятницы, 24 мая 1203 года, армия пилигримов взяла курс на Константинополь. Принцесса находилась на корабле Бонифация, где, по слухам, он оказывал ей почести, соответствующие ее рангу.
Акт III
РЕСТАВРАЦИЯ
Те, кто никогда не видел Константинополя, не отрываясь смотрели на него, ибо не могли и представить себе, что на свете бывают такие прекрасные города.
Жоффруа де Виллардуэн.
Хроника Четвертого крестового похода
29
Двадцать третьего июня 1203 года, в канун праздника Иоанна Крестителя, стоял чудесный день — теплое солнце, лазурное небо, попутный ветер. Флот под всеми парусами и рыцарскими вымпелами, трепещущими по бортам кораблей, выглядел великолепно. Цветные полоски и квадраты, львы и медведи, драконы и ангелы, олени и орлы, деревья, листья, птичьи перья, вепри, ключи, колеса, кони, оружие, замки, сказочные персонажи, несколько символов, показавшихся мне непристойными, и тысяча других всевозможных гербов колыхались и развевались на ветру, призывая всякого проплывавшего мимо рыбака устрашиться их величия.
Церковники требовали, чтобы мы соблюдали часы молитв, но моряки отказались звонить в колокола, пока находятся в море, — еще один из флотских предрассудков. Как бы там ни было, никто не делил день на часы. Здесь, среди воды, властвовали языческие силы — солнце, луна и ветер. Мы легко и быстро преодолели акваторию под названием Mare Nostrum,
[26] в основном благодаря попутному ветру, хотя казалось, будто ветра вообще нет. Когда настал час, корабли свернули к северо-востоку, на Византию, хотя первоначальный план был свернуть к юго-востоку, на Александрию. Теперь обратного пути не было. Мы продолжали идти на север по Эгейскому морю, после чего повернули на восток и, преодолев немало морских опасностей, вышли в спокойные воды. Бесконечный день с бесконечным солнцепеком наконец склонился к вечеру, и корабли приготовились стать на рейд в Мраморном море в виду Константинополя, величайшего города Византии.
