— Самым простым. Думал, что меня схватят на входе и приведут на совет. Там и предложу свои услуги, которые, конечно же, будут приняты. Потом избавлюсь от императора, и в виде награды вы освободите моего друга. — Я улыбнулся присутствующим. — Пока все сработало.
К этой минуте Джамиля едва шевелила языком от страха; полагаю, она ожидала, что кто-нибудь из них в любую секунду снесет нам головы. Не давая им возможности вставить слово, я добавил:
— Позвольте, господа, выступить с предложением. Допустите меня до императора. И если с первой же попытки не сумею его убедить в своих способностях чародея, сварите меня заживо в кипящем масле и натешьтесь всласть моей красивой помощницей. — (Подозреваю, моя красивая помощница перевела здесь не совсем точно). — Скажите, что вы хотите от него, и я добьюсь, чтобы он это сделал, или можете убить нас обоих.
Тут я сам не выдержал своей наглости, и голос мой дрогнул.
За столом начался жаркий спор. В конце концов нам сообщили, что какая-то другая группировка придворных (их тут было много) пытается убедить императора выехать из дворца и встретиться с варварами-франками лицом к лицу в битве, но «наша» группировка была против такой идеи, и небезосновательно. Как только византийская армия одержит победу (в чем никто здесь не сомневался), его величество получит право и дальше властвовать на престоле, то есть заниматься тем делом, для которого он абсолютно непригоден, что доказывают последние восемь лет. «Наша» группировка желала довести кризис до пика и воспользоваться этой ситуацией, чтобы заменить его другим человеком — тем самым вельможей (надо же, какое совпадение!), чья туника была сплошь усыпана каменьями.
Так как в будущем нам грозило отрубание рук, я заставил Джамилю пообещать им, что сумею отговорить императора от участия в битве. Сделал это с радостью, поскольку этой битвы желал не больше, чем они. Если бы я мог помешать Грегору превратиться в фарш, то был бы только рад. Довольно и того, что Отто угодил в плен. Ох уж эти мне германцы с их романтической воинской доблестью!
«Тростниковый человек» повел нас в имперскую спальню. К этому времени я решил, что он, должно быть, служит здесь дворецким. Спальня потрясла меня своим видом. Она не уступала убранством и размерами ни одному залу из тех, что мы успели увидеть. Много окон, много золотой отделки, много мрамора, мозаичный пол и романтические сцены с романтическими крестьянами под потолком. Остов кровати, как мне показалось, был сделан целиком из зеленоватой бирюзы. Нам велели немного подождать.
— У тебя есть хоть какой-то план? — поинтересовалась Джамиля, разглядывая свои руки, словно ждала, что лишится их в любую секунду. — Позволь напомнить тебе одно: за что бы ты ни брался — это всегда провал.
— Неправда! Я вывез тебя из Венеции, спас египтян из Задара и…
— Но то, что происходит сейчас, гораздо более опрометчивая, ребяческая, опасная, глупая авантюра…
Из-за двери донесся невнятный рокот, который почти сразу перерос в громкие крики. Один голос звучал громче всех, в нем слышалось отчаяние и злоба.
— Это он, — прошептала Джамиля.
Когда голос приблизился, задохнувшийся трубач поспешно продудел и дверь распахнулась. В свои личные апартаменты вошел император Алексей III — узурпатор.
38
За императором тянулась вереница встревоженных придворных, среди которых были «тростниковый человек» и тот, что ходил в расшитой каменьями тунике. На императоре же была одежда, превосходившая своей роскошью одеяния всей «нашей» группировки: длинное пурпурное платье украшало в пять раз больше камней, и в десять раз шире было золотое шитье. А на голове он носил нечто более громоздкое, чем любая корона из мною виденных. Это сооружение напоминало скорее золотую шапку, сплошь утыканную жемчугами и рубинами. Да, если такая тяжесть давит на мозги, то у любого испортится настроение.
Узурпатор носил то же имя, что и его юный племянник, претендент, и внешне они были похожи. Точнее, этот Алексей также не производил впечатления своей красотой или внушительностью. Он напоминал человека, который почему-то считает, что все с ним должны нянчиться. Уже немолодой, круглолицый, непримечательной внешности. Как и царевич, он был высок и худощав, с темными седеющими волосами. Я забыл упомянуть семейную черту — выдающуюся челюсть.
Он с важным видом обошел комнату, что-то зло бормоча себе под нос. Дверь захлопнулась, отрезав тех, кто шел вслед за императором, и они принялись колотить кулаками в створки. Его величество провопил одну-единственную фразу, выставив вперед кулак, и все шумы за дверью моментально стихли. Джамиля, побледнев, прошептала:
— Он сказал, что убьет любого, кто еще раз стукнет в дверь.
Пометавшись по комнате, император немного успокоился, присел на край огромной, укутанной шелками бирюзовой кровати и взглянул на своих помощников, словно перед ним выстроились двигающиеся статуи. Никто, кроме него, не сел.
— В сторону! — рассеянно бросил он одному человеку, который случайно оказался между кроватью и нами.
Придворный поспешил убраться, а узурпатор оглядел Джамилю с ног до головы и не узнал в ней ту, что провела в его шатре полдня, хотя мы с ней оба подумали об этом, как только он начал ее рассматривать. Потом он обратил свой взор на меня.
— Мне сказали, что ты здесь. Объяснись. Я не звал никого из твоей братии. Кто ты?
Джамиля нервно перевела, и я сразу ответил:
— Блаженный. Из Генуи, разумеется.
Я величаво махнул Джамиле, чтобы она перевела, а как только она произнесла слово «Генуя», отвесил витиеватый поклон и бухнулся на колени у ног императора.
Император что-то злобно прошипел.
— Никто не сидит в присутствии императора, даже на коленях, — предостерегла меня Джамиля. — Думаю, именно в этом твой промах. Продолжай говорить, быстро.
Я начал расхаживать по спальне, дерзко улыбаясь всякому, чей взгляд мне удавалось перехватить, а сам старался что-то придумать.
— Я провидец. Меня называют Блаженным из Генуи, и моих услуг добиваются по всему миру. — По моему знаку Джамиля перевела. — Даже Папа… Нет, прости, лучше скажи — архиепископ Корфу, церковь и корона едины, повсюду. Так вот, ко мне идут за помощью в трудную минуту, чтобы услышать Слово Божье. И я говорю с ними от Его имени.
Все это было переведено, правда с заминками: Джамиля, вероятно, пыталась сделать мое заявление чуть более правдоподобным. Недоверчивый монарх пренебрежительно отозвался о моем появлении.
— Это в подражание Христу на сороковой день искушения. Император спросит, почему обо мне никто не слышал. Так вот, это потому, что я своего рода секретное оружие и никто не хочет признаваться, что оно у него есть. — Я продолжал величаво расхаживать взад-вперед по мраморному полу, пытаясь скрыть страх.
— Нас ждет смерть, ты это понимаешь? — спросила Джамиля. — У тебя есть единственный шанс убедить его, что ты чародей, а ты все портишь.
