Монастырь представлял собой средневековое здание с окнами в форме замочных скважин. Он стоял на тихом канале и прятался за грозной каменной стеной, увитой зарослями жасмина с темно-зеленой листвой и мелкими цветочками, белыми, как вуаль невесты. Здание скорее всего построили в качестве второго дома какого-нибудь турецкого торговца, и небольшие комнаты для женщин из его гарема легко превратили в кельи монахинь. А помещения побольше, некогда предназначавшиеся для развлечений, теперь служили общим залом и часовней.
Мать-настоятельница подошла к кованым воротам, и в тот момент, когда она поворачивала в замке массивный ключ, я заметил сквозь металлические завитки Франческу. Она стояла на коленях среди грядок и со скучающим лицом выдергивала сорняки. Услышав звук открывающихся ворот, Франческа подняла голову и, увидев меня, помахала рукой из-за спины настоятельницы. Пока створы не закрылись, я показал ей на маленькую боковую дверь, и мне почудилось, будто она ответила едва заметным кивком и вернулась к работе. Я вовсе не был уверен, что не ошибся, и тем не менее…
Нельзя упустить шанс повидаться с ней; поговорить наедине. Я сел на землю под нависающими ветками жасмина и привалился к древней стене. Представлял, как Франческа выскальзывает ко мне из боковой двери, и душу грело приятное ожидание. Опасаясь, что нас обнаружат, мы будем шептаться как заговорщики, пленительно склонившись друг к другу головами.
Время шло, мое волнение постепенно улеглось. Старший повар знал, что у меня на улице остались друзья, и давал мне немного свободы, если я справлялся с дневными обязанностями. В качестве повара я пользовался большей самостоятельностью, чем во времена ученичества.
Устроившись поудобнее, я вытянул ноги и принялся срывать белые цветы. От влажной жары, приглушенного журчания воды и насыщенного запаха жасмина меня потянуло в сон.
Я очнулся, когда монастырский колокол возвестил о наступлении полдня. Вокруг меня валялись белые цветы, а солнце стояло прямо над головой. Я ушел с кухни больше часа назад, и теперь, встревожившись, почувствовал, что больше ждать не могу, подошел к деревянной двери и заглянул в вырезанное на уровне глаз небольшое прямоугольное отверстие. Франчески нигде не было.
Ждать, рискуя вызвать гнев старшего повара, или уйти и потерять Франческу? Я был узником надежды и, вышагивая взад и вперед, сочинял, какие препятствия могли встретиться на пути выполнения моих заданий: длинные очереди на рынке, перекрывшая улицу церковная процессия, прежние друзья, решившие со мной поздороваться. Но через несколько минут маленькие воротца, слава Богу, открылись ровно настолько, чтобы стало видно ее лицо — прекрасное, как заря.
— У нас два часа сиесты, — прошептала Франческа. — Я не могу спать и в это время плету кружева. Но ненавижу тишину. — Она оглянулась. — Торопись, нельзя, чтобы меня поймали.
При виде ее я моментально поглупел.
— Ты рискуешь ради меня?
Франческа рассмеялась, и ее голос показался мне серебряным колокольчиком.
— Я решила, ты хочешь сказать мне что-то важное.
Ее холодное удивление могло бы послужить предупреждением здравому мужчине, однако…
— Да-да, конечно, — подхватил я. — Очень, очень важное.
— Что именно? — Франческа облизала губы игривым язычком.
Господи, как же разволновал меня ее язык!
— Все ищут книгу с формулой изготовления золота.
— Алхимия? Ерунда.
Оказалось не так просто, как я надеялся, произвести на нее впечатление.
— И не только это. Говорят, в ней есть рецепт вечной юности.
Лицо Франчески застыло, затем она снова рассмеялась:
— Что за чепуха!
— Ничего подобного. Я был в Риме. Понимаю, что к чему.
— В Риме? — Вот когда ей как будто стало интересно. — И что ты там узнал?
— Все хотят эту книгу. За нее назначена награда.
— Не слышала ни про какие награды, — недовольно скривилась Франческа. — Живешь здесь как в могиле.
— Дож, Совет десяти и даже Борджа — все они предложили вознаграждения: деньги, место в сенате и даже шапку кардинала.
— Немалые награды, — одарила она меня своим вниманием. — Что еще тебе известно?
Ее интерес заставил меня забыть об осторожности.
— Говорят, будто в книге рассказывается о тайнах алхимии и бессмертия, и я сам ищу ее. Уже нашел кое-какие ключи, — развернул я плечи. — Если обнаружу книгу, то смогу взять тебя из монастыря. Хочешь выйти отсюда?
— Да, но… Что тебе нужно от меня?
— Мечтаю сделать тебя счастливой. Желаешь быть богатой? И никогда не постареть? — Я испытывал смутную неловкость, зайдя так далеко. У нее слегка дрогнули губы.
— Вот теперь ты надо мной действительно насмехаешься. Это жестоко. Неужели тебе больше нечем заняться? — Она поправила на голове вуаль. — Зачем ты сочиняешь эти небылицы? — Голос звучал сердито, но в нем чувствовалась неуверенность, а в глазах мелькнула надежда. Она хотела мне поверить.
— Я ничего не сочиняю. Никто бы не стал предлагать такие награды, если бы в книге не было чего-то особенного. — Ее дыхание участилось (или это случилось со мной?) — Все говорят об алхимии и бессмертии. Разве не приятно помечтать, как распорядишься золотом, которого у тебя будет вдоволь? А если станешь бессмертной…
— То никогда не попадешь в ад! — Глаза Франчески блеснули.
— Не попадешь в ад? — Эта мысль не приходила мне в голову.
Она приоткрыла дверь шире и чуть-чуть придвинулась ко мне, так что я стал ощущать ее свежее, будто только что сорванное яблоко, дыхание и аромат вымытых мылом волос.
— Почему ты пришел ко мне со всем этим? — едва слышно прозвучал ее голос.
— Я выбрал тебя. Ты такая красивая. Хочу взять тебя в Новый Свет.
Ее лицо осветилось.
— В Новый Свет? Я слышала о нем. — На ее губах заиграла заговорщическая улыбка. — Это было бы здорово!
Затем она отступила и оглядела меня с ног до головы. Не так, как переписчик — не спеша, внимательно, присматриваясь к каждой детали, изучая каждый дюйм. Глаза задержались на родимом пятне, моих плечах, бедрах — оценивали, взвешивали, прикидывали, судили.
Это было мучительно. Наконец она медленно покачала головой:
— Нет. Я тебе не верю. — Снова оглянулась и добавила: — Мне пора.
Франческа хотела закрыть воротца, но я подставил йогу и торопливо произнес:
— Я ничего не сочинил. Ты могла бы уехать со мной. Подумай об этом.
Она озорно улыбнулась.
— Разговоры ничего не стоят. Покажи мне что-нибудь. — И, оттолкнув меня, затворила дверь.
Показать ей что-нибудь? Очарованный и окрыленный надеждой, я пошел прочь от монастыря. Вот если бы я мог достать любовный напиток, тогда бы кое-что показал ей. Опьяненный открывшимися возможностями, я летел по мостовой на кухню, наталкиваясь на прохожих. У двери меня встретил старший повар.
