— Что-то ты долго.
— Задержался кое с кем повидаться. С товарищем.
Синьор Ферреро склонил голову набок и подозрительно на меня посмотрел.
— Твое лицо пылает. — Он снял с моего плеча цветок жасмина. — Ты был в монастыре. С той девушкой.
— Но… да. Мне надо было с ней встретиться. Очень надо.
Синьор Ферреро провел по лицу ладонью и на мгновение отвернулся.
— Я тоже когда-то был молод и любил, как ты любишь ее. Но, Лучано…
— Знаю, знаю. Больше не буду с ней встречаться в то время, когда мне положено работать.
— Ох, Лучано… Ну почему монахиня?
— Вот это я хочу изменить.
— Господи! Данте тебя ждет. Не сомневаюсь, он горит желанием рассказать тебе, что думает о тех, кто опаздывает на работу. Поспеши.
Опрокинув на меня ушат колкостей и объяснив, сколько времени он напрасно тратит на неумелых, не заслуживающих того мальчишек, Данте указал мне на гору лука и предупредил:
— Поторапливайся, но делай все как надо, а не то смотри.
Мы стали работать в едином ритме.
Резали, резали, резали — «покажи мне что-нибудь».
Va bene.
[40] Резали, резали, резали — я ей кое-что покажу.
В воскресенье я отправился в церковь Святого Винченцо и, намереваясь произвести благоприятное впечатление, тщательно умылся и причесался. Не пожелав оставаться в толпе оборванцев и попрошаек у входа — теперь я не кто-нибудь, а повар, — я смело пошел по центральному проходу и, хотя у подножия римских колонн и готических арок почувствовал себя карликом, развернул плечи и высоко поднял голову. Я сел на центральную скамью на виду у старшего повара и его родных. Хорошо одетая матрона, уже занимавшее там место, покосилась на меня, презрительно скривила нос и пересела на другую скамью. Я проклял свое родимое пятно. Совершенно забыл, что без поварской куртки и колпака я так и остался беспризорником.
Встать, сесть, на колени, сесть, встать, на колени. Я ощутил себя марионеткой. Неужели Богу так важны мои позы? И почему священник произносит свои заклинания на языке, который никто не понимает? Но я сказал себе: так поступают уважаемые люди, — хотя весь срок своего заточения молился только об освобождении. Когда священник удалился, а верующие поднялись с колен, я метнулся в центральный проход, намереваясь перехватить семью старшего повара.
Синьор Ферреро помогал жене подняться со скамьи. Увидев меня, она бросила на мужа красноречивый взгляд, ясно говоривший: «Опять он».
— Дорогая, — сказал ей старший повар, — выводи девочек на улицу. Через минуту я к вам присоединюсь.
— Разумеется, — процедила она сквозь зубы.
Встала в проходе и дала знак дочерям. Когда девочки проходили мимо отца, он каждую гладил по личику в кружевной вуали. Синьора Ферреро долго колебалась, прежде чем повернуться в мою сторону, и обожгла взглядом. Ноя убедил себя, что со временем завоюю и ее расположение. Женюсь на Франческе, синьора Ферреро увидит, какой я хороший семьянин, и забудет, что когда-то был вором. Возможно, Новый Свет подождет и я поработаю на старшего повара. А если у нас с Франческой родится дочь, может, мы назовем ее Розой. И, как говорит мой наставник, в свое время все образуется. Но пока до этого далеко. В тот день синьора Ферреро взглянула на меня так, что могла бы опалить кожу, а затем быстрой, презрительной походкой повела дочерей к выходу.
Я сделал в сторону старшего повара два нерешительных шага и, как кающийся грешник, сложил на груди руки.
— Маэстро, я пришел вас нижайше просить о том счастье, которое вы сами испытываете в кругу своей семьи. Вы знаете, как безнадежно я влюблен во Франческу. Знаете, что она находится в монастыре. Мне требуется ваша помощь. Думаю, среди ваших тайных записей есть рецепт любовного зелья, и, во имя любви, прошу вас поделиться им со мной. Я умру, если потеряю ее.
Старший повар возвел глаза к нарисованным на церковном своде небесам.
— Боже! — Посмотрел на меня и продолжил: — После всего того, что я тебе рассказал, ты еще думаешь об этом! Это какая-то одержимость.
— Нет, маэстро! — Твердость в моем голосе удивила даже меня самого. — Это не одержимость. Это любовь. У вас есть ваши тайные бумаги, жена, дочери, положение в обществе. У меня только кот и мечта. Это несправедливо.
— Он захотел справедливости! Кто тебе сказал, что жизнь справедлива?
Я чуть не расплакался.
— Нет ничего дурного в том, чего я хочу.
— Знаю, — вздохнул синьор Ферреро. — Но не существует никакого зелья, которое бы принесло тебе то, что ты желаешь.
— А мне кажется, любовный напиток есть.
Старший повар провел пальцами по волосам.
— Ты, наверное, слышал разговоры об афродизиаке и решил, будто это любовный напиток. Да, афродизиак существует, но не заставит Франческу тебя полюбить.
Мне показалось, что он хочет запутать меня словами.
— Называйте как угодно.
Последние верующие покинули церковь, и мы остались одни под высокими сводами. Старший повар несколько мгновений смотрел на меня, затем сказал:
— Я понимаю твою одержимость. Слишком хорошо понимаю. Ты действительно не способен выбросить ее из головы?
— Нет, маэстро.
— Так. Но, Лучано, нет такого напитка, который заставил бы ее полюбить тебя.
— Тем более не будет никакого вреда, если вы мне его дадите.
— Ты будешь разочарован, не сомневаюсь. Впрочем, это произойдет, как бы я ни поступил.
— Пожалуйста, маэстро.
— Что ж, видимо, самый верный способ тебя убедить — дать возможность во всем разобраться самому. Мое сердце радостно забилось.
— Так вы мне его дадите?
— Только при условии, что ты запомнишь: никакое зелье никого не заставит тебя полюбить.
— Спасибо, маэстро. Спасибо!
— Хорошо. Завтра ночью.
Глава XXI
Книга запретного плода
На следующую ночь, не разбудив спящего Бернардо, я соскользнул с матраса и на цыпочках спустился в кухню. Старший повар спал за своим столом, и я тронул его за плечо.
— Пора, маэстро.
Он зевнул, потянулся, сонно снял ключ с цепочки на шее и, шаркая подошвами, пошел за напитком моей мечты. Я ожидал, что он будет тщательно смешивать многочисленные тайные ингредиенты, и был слегка разочарован, увидев маленький флакон с темной жидкостью и сморщенный коричневый кружочек не больше ногтя. Я решил, что это гриб.
Синьор Ферреро поставил то и другое на разделочный стол и постучал пальцем по бутылочке.
