Мы получили приказ приготовить обед для философа из университета Падуи, некоего профессора Пьетро Помпонацци, который своим трактатом «По поводу бессмертия души» завоевал весьма противоречивую репутацию. Помпонацци высказал мысль, что после смерти душа пребывает в неопределенном состоянии, дожидаясь момента, когда обретет новое тело. Каким образом это происходит, стало предметом многих жарких дебатов в Падуе.
Старший повар объявил, что лично приготовит главное блюдо по особому рецепту собственного изобретения. Он сказал, что приготовления требуют большой сосредоточенности, и не велел ему мешать. Такое поведение обычно предшествовало появлению его самых подозрительных выдумок, и мне стало не по себе.
— Этот обед очень важен, — подчеркнул синьор Ферреро. — Наш гость с общественной точки зрения обладает пикантностью салями. Но он положил начало очень важной дискуссии, и его теории заслуживают, чтобы над ними поразмыслили.
Я решил, что он не принимает Помпонацци всерьез и поэтому у меня есть право вмешаться в разговор.
— Маэстро, — сказал я, — этот человек считает, будто мы возрождаемся снова и снова и каждый раз в другом теле. — Я развел руками, как бы говоря: вы нас разыгрываете.
Синьор Ферреро улыбнулся.
— Считаешь его ненормальным? А если вдуматься, родиться дважды не более странно, чем родиться один раз. Пораскинь умом, но не отметай его идею сразу. И уж если нет других тем, может быть, эта заставит тебя поразмыслить о наших целях. А теперь принеси мне хорошего жирного каплуна.
Он дал указание Эдуардо приготовить на десерт обычный сладкий пудинг и добавил:
— А все изыски я беру на себя. — Неожиданно отправился на Риальто, а вернувшись, деловито принялся собирать нужные ему ингредиенты. Наведался в свой шкаф и пересыпал полную горсть чего-то себе в карман. У меня появилось дурное предчувствие.
В тот вечер особенным блюдом стал каплун, тушенный в молоке кобылицы. Старший повар извлек из петуха кости, нарубил мясо, довел варево до кипения и принялся добавлять таинственные травы. Но прежде чем полить кушанье густым молоком, убавил жар, и от аромата обильно сдобренного пряным соусом тушеного мяса бесполой птицы у меня потекли слюнки. Повара с любопытством принюхивались, а отстраненный от готовки Пеллегрино закипал от зависти. Поместив свое творение в супник в форме петуха, старший повар достал что-то из кармана, раскрошил в порошок и посыпал мясо.
На десерт он сварил две дюжины роз, чтобы приготовить немного джема из их лепестков. И тоже обильно посыпал размельченными листьями из кармана. Затем положил засахаренные лепестки на каждый квадратик пудинга.
Обед начался с закусок из морепродуктов. Помпонацци подцепил на вилку кальмара, прожевал и одобрительно хмыкнул.
— У вас одаренный повар. Очень нежный вкус.
— Да, повар у меня гений. И думаю, гость за моим столом тоже гений.
— Многие в Падуе не согласились бы с вашими словами.
— Недальновидные глупцы. Скажите мне, профессор, если душа продолжает жить в ожидании воплощения в новом теле, следовательно, смерти нет?
— Ах, так вы интересуетесь проблемами души? — Помпонацци оседлал своего любимого конька, и вскоре его тон сделался поучительным. Тот, кто смог бы вынести его, не раздражаясь на педантичную манеру изложения, должен был признать, что профессор очень правдоподобно сформулировал свою неправдоподобную теорию.
Но дож не собирался разбивать его аргументы, а хотел разведать, каковы источники познаний профессора: какие он читал книги и где их брал. Сквозь приоткрытую дверь я видел, как он нетерпеливо барабанит пальцем по столу, и каждую секунду ждал, что дож позовет прячущуюся за Безобразной герцогиней стражу.
Но Помпонацци ел так же быстро, как и говорил. Морепродукты вскоре исчезли, и тут же появилась служанка с супником в виде петуха.
— Каплун в молоке кобылицы, — объявила она, положила каждому по щедрой порции и с поклоном удалилась.
Мужчины посмотрели на необычное блюдо и вдохнули поднимающийся из мисочек ароматный пар.
— Восхитительный запах, — кивнул философ.
Дож пожал плечами.
— Мой повар привык удивлять. Однако расскажите мне о своих исследованиях. Это в падуанской библиотеке вы нашли…
— Пресвятая Мадонна! — Профессор попробовал первый кусочек, и мне показалось, что он испытал гастрономический оргазм.
Дож посмотрел в свою миску.
— Это вкусно? — поднес вилку к губам, и его веки затрепетали.
Разговор прекратился. Они с жадностью ели, облизывали ложки, обсасывали пальцы и переворачивали миски, чтобы не пропала ни единая капля соуса. Когда был проглочен последний кусок, Помпонацци откинулся на спинку стула и положил ладонь на живот. Он выглядел сбитым с толку и расстроенным. Показал на супник в виде петуха и покачал пальцем.
— Только вдумайтесь: ради удовольствия поесть мы стали соучастниками гнусного дела — кастрации гордой птицы. Ее лишили пола, такого же как наш.
Дож потрясенно рыгнул и потер грудь.
— Гнусность.
— А молоко кобылицы? — печально покачал головой философ. — Представьте: новорожденный жеребенок, еще мокрый, лежит на земле и пытается встать на подгибающихся ногах, чтобы дотянуться до сосков кобылы, но обнаруживает, что мы лишили ее молока.
Дож обхватил голову руками.
— Несчастная крошка!
Оба застыли над столом и подавленно замолчали. Дож вытер уголки глаз. Помпонацци засопел, шмыгнул носом и всхлипнул. Дож поежился и, не стесняясь, расплакался. Они оперлись руками о стол и ревели как большие разодетые дети. В зале не прекращались стенания, по напудренным щекам сотрапезников катились слезы. Мы со служанками изумленно застыли, но когда профессор вытер своим платком дожу нос и предложил высморкаться, боясь расхохотаться, зажали руками рты. Служанке пришлось сделать над собой усилие и принять серьезное выражение лица, прежде чем войти с украшенным джемом из розовых лепестков пудингом. Старший повар велел ей объявить, что для изготовления этого джема пришлось пожертвовать двумя дюжинами роз. Строго-настрого наказал употребить именно это слово — «пожертвовать». Служанка исполнила все в точности и, поставив десерт перед хнычущими мужчинами, едва сдерживаясь, чтобы не прыснуть, вышла из зала.
Дож и профессор вяло взялись за пудинге розовым джемом, но тут же прекратили свое занятие. Хозяин уронил голову на руки и разрыдался, а гость откинулся на спинку стула и повторял:
— Я так и знал. Я так и знал.
Дож поднял на него глаза и провозгласил:
— Жизнь полна печали! — На его носу висела капелька розового джема.
— В ней нет места милосердию, — согласился философ. Его губы были испачканы пудингом.
Хозяин поднялся.
— Извините, я вынужден удалиться.
