Зато молодца, утащившего чемодан, он повстречал бы с удовольствием: знатный, видно, комедиант! И на станции Капуя Лафкадио высунулся из вагона, словно тот его там поджидал, и обвел глазами пустой перрон. Да узнает ли он его? Он его видел только со спины, уже довольно далеко; тот уходил в темноту… В мечтах Лафкадио следовал за ним во мраке, возвращался к руслу Вольтурно, находил уродливый труп, обчищал ему карманы и, как будто кому-то назло, вырезал из собственной шляпы кусочек кожи «размером с лавровый лист и такой же формы», как изящно выразились в газете. Впрочем, Лафкадио был весьма благодарен своему вору, что он убрал эту улику – адрес шляпника – с глаз полиции. Конечно, мародер и сам был заинтересован не привлекать к себе внимания, но если он все-таки собирался воспользоваться вырезанной этикеткой – право же, было бы очень занятно войти с ним в соглашение!
За окнами уже совсем стемнело. Официант из вагона-ресторана ходил по всему поезду, объявляя пассажирам первого и второго классов, что ужин их ожидает. Есть Лафкадио не хотелось, но можно было хотя бы часок не маяться бездельем. Лафкадио пошел в ресторан; еще несколько человек шли перед ним, но довольно далеко. Ресторан располагался в голове состава. Вагоны, через которые проходил Лафкадио, были пусты; там и сям места ушедших на ужин были заняты разными предметами: пледами, подушками, книгами, газетами. Взгляд Лафкадио упал на какой-то адвокатский портфель. Уверенный, что за ним никто уже не идет, он остановился перед этим купе, вошел. Впрочем, сам портфель был ему нисколько не интересен, но исключительно для очистки совести он в нем порылся.
Внутри на подкладке неброскими золотыми буквами было вытиснено: «ДЕФУКЕБЛИЗ. Юридический факультет Бордоского университета».
Лежала там пара брошюр по уголовному праву и несколько номеров «Судебного вестника».
«Еще какая-то скотина на конгресс едет – тьфу!» – подумал Лафкадио, положил все на место и поскорее нагнал короткую цепочку пассажиров, направлявшихся в ресторан.
Замыкали шествие стройная девочка и ее мать, обе в глубоком трауре; прямо перед ними шел господин в рединготе и цилиндре, с длинными прямыми волосами и седеющими бакенбардами – вернее всего, хозяин портфеля господин Дефукеблиз. Шли медленно, покачиваясь при толчках поезда. В последнем коридоре, как раз когда профессор занес ногу, чтобы войти в гармошку, соединяющую вагоны друг с другом, тряхнуло сильней обычного, и он потерял равновесие; чтобы не упасть, он размахнулся рукой и сбил с себя пенсне, порвав шнурок; прибор отлетел в угол маленького вестибюля в конце коридора напротив удобств. Пока он, нагнувшись, искал потерянные глаза, дама с девочкой обогнали его. Несколько секунд Лафкадио развлекался, глядя на мученья ученого мужа: жалкий, растерянный, он наугад шарил беспокойными руками по полу; он тонул в призрачном мире; господин профессор как будто изображал танец ученого медведя или, может, впав в детство, играл в «Мы капусту сажали».
Ну же! Лафкадио, сделай доброе дело! Слушай свое сердце – оно еще не испорчено. Помоги немощному. Подай ему стекляшку, без которой он жить не может, – сам он ни за что не найдет. Вот он повернулся к ней спиной. Вот чуть не раздавил… Тут очередной толчок бросил несчастного головой вперед на дверь уборной; цилиндр смягчил удар, смявшись до середины и осев на уши. Господин Дефукеблиз застонал; выпрямился; снял цилиндр. Тогда Лафкадио, решив, что игра уже затянулась, подобрал пенсне, положил его в протянутую шляпу и убежал, избегая благодарностей.
Ужин уже начался. Лафкадио сел возле стеклянной двери, справа от прохода, за столик на две персоны; напротив осталось свободное место. Слева от прохода, прямо рядом с ним, вдова с дочерью села за столик на четыре персоны – там остались не заняты два места.
«Какое здесь царит уныние! – думал Лафкадио, равнодушно скользя глазами поверх голов сотрапезников и не находя лица, на котором остановить взгляд. – Жизнь, если правильно к ней подходить, – праздник, а все это быдло тянет ее как барщину. Как они все дурно одеты! А как были бы безобразны раздетые! Если не возьму шампанского – умру, не дождавшись десерта».
Вошел профессор. Он, видимо, вымыл руки, запачканные при поисках, и теперь рассматривал свои ногти. Напротив Лафкадио его и усадил официант. От столика к столику ходил сомелье. Лафкадио, не говоря ни слова, пальцем указал в карте вин «Монтебелло Гран-Креман» за двадцать франков, а господин Дефукеблиз спросил бутылку воды «Сен-Гальмье». Потом, держа пенсне двумя пальцами, он стал тихонько дышать на стекла, потом начал протирать их уголком салфетки. Лафкадио наблюдал за ним и дивился этим мигающим кротовьим глазам под толстыми красными веками.
«Хорошо, что он не знает, что это я вернул ему зрение! Если бы принялся меня благодарить, я бы тут же лишил его компании».
Вернулся сомелье с минеральной водой и «Монтебелло»; сначала он открыл шампанское и поставил посредине между сотрапезниками. Не успела бутылка коснуться стола, как Дефукеблиз, не глядя, что перед ним, схватил ее, налил себе полный бокал и залпом выпил… Сомелье замахал было рукой, но Лафкадио, смеясь, остановил его.
– А! Что это я выпил? – с перекошенным лицом вскрикнул Дефукеблиз.
– «Монтебелло» господина напротив вас, – солидно ответил сомелье. – Ваша минеральная вода к вашим услугам.
Он поставил на стол вторую бутылку.
– Простите, ради Бога, милостивый государь… Я очень плохо вижу… поверьте, я крайне сконфужен…
– Вы бы доставили мне огромное удовольствие, – перебил его Лафкадио, – если бы не извинялись, а лучше выпили бы еще бокал, если первый вам понравился.
– Простите, милостивый государь! Признаюсь вам, он мне показался отвратителен; я даже не понимаю, как мог по рассеянности выпить целый бокал; так пить хотелось… Скажите мне, милостивый государь, прошу вас: это вино очень крепкое? Потому что, признаюсь вам… я, кроме воды, ничего не пью… даже капелька спиртного непременно ударяет мне в голову… Боже мой! Боже мой! Что со мной сейчас будет? Не вернуться ли мне прямо теперь в вагон? Наверное, лучше будет полежать…
Он привстал.
– Сидите, сидите, милостивый государь! – сказал Лафкадио; ему уже было забавно. – Наоборот, вам лучше поесть, а про вино забудьте. Если нужно будет вас поддерживать на обратном пути, то я вас провожу, но не бойтесь: от того, что вы выпили, даже ребенок не захмелеет.
– Надеюсь, надеюсь, вы правы. Но я, право же, не знаю, как вас… Не желаете ли, я вам налью «Сен-Гальмье»?
– Премного благодарен, но я, с вашего позволения, лучше буду пить свое шампанское.
– Да, верно, это было шампанское! И вы… вы все это выпьете?
– Для вашего спокойствия.
– Вы чрезвычайно любезны, но на вашем месте я бы…
– Да вы кушайте, кушайте, – перебил его Лафкадио, который сам уже ел. Дефукеблиз осточертел ему.
Теперь его внимание обратилось на вдову.
Явно итальянка. Должно быть, офицерская вдова. Какие благопристойные манеры! Какая нежность во взгляде! Какое свежее лицо! Какие умные руки! Какой элегантный и вместе простой наряд… Лафкадио, когда сердце твое не отзовется на гармонию такого аккорда – пусть оно перестанет биться! И дочь на нее похожа; и уже каким благородством, серьезным и даже почти печальным, оттеняется ребяческая грация! С какой заботливостью склоняется к ней мать! О, перед такими людьми отступает бес; таким, Лафкадио, сердце твое, конечно, могло быть предано…
