– Это связано с отношениями Фрейда и парня по имени Вильгельм Флисс, отоларинголога, который где-то в 1895 году очень сильно напортачил с носом Зигмунда.
– О, а дальше? Вы же не можете на этом остановиться!
– Внизу машина ждет.
– А сколько времени это может занять?
Вообще-то, подумал он, в маленькой игре, которую затеяла Жаклин, было что-то занятное. Казалось, затея гораздо безопаснее всего, что приключилось до этого. Насколько далеко они могут зайти, при ожидающей-то машине?
– Тогда ладно, – наконец сказал он, все еще достаточно пьяный для того, чтобы поддержать игру. – Хорошо. Ключевые моменты… В восьмидесятые годы девятнадцатого века, когда Фрейд формулировал свои тезисы о роли сексуальных травм, реальных и воображаемых, в развитии симптоматики истерии, его некоторое время очень интересовала роль запахов. Он тогда подозревал, что в вытеснении важен органический элемент, связанный с изоляцией, как он их называл, «древних сексуальных зон», а это, в свою очередь, произошло из-за изменения роли обонятельных ощущений, то есть важность запахов в формировании поведения трансформировалась, когда мы стали ходить на двух ногах, а не на четырех. Раньше нас интересовали исходящие от земли эманации, но теперь они стали нам отвратительны. Это по его словам. И Фрейд пошел еще дальше. Воспоминание, сказал он, теперь источает такие же запахи, как и реальные объекты. Так же как мы отводим наш орган чувств от смрада, наши подсознание и сознание отворачиваются от болезненных или неприятных воспоминаний. Именно это мы называем вытеснением. Но – и вот тут все и становится интересным…
– Я думаю, вы интересный, – сказала Жаклин. – Мне нравится, когда вы говорите как доктор.
Господи, подумал он, ей действительно многое может сойти с рук. Он напомнил себе, что она должна уходить, и продолжил:
– Фрейд никогда не исследовал систематически влияние запахов на истерию, неврозы или психозы. А причиной этого… причиной этого был Флисс, который годами читал лекции и писал о связи, которая, по его мнению, существовала между носом и женскими гениталиями. Он объединил ряд соматических заболеваний и дал им название назального рефлекторного невроза. Для его лечения Флисс применял кокаин, либо прижигание слизистой оболочки носа, либо хирургическое удаление части костей носовых раковин.
– Боже мой! А нас все Средневековьем пугают.
– И вот Фрейд начинает сотрудничать с этим парнем. И к тому же вышло так, что в это время он страдает рецидивирующей назальной инфекцией. Флисс прописывает кокаин и в два приема оперирует Фрейду нос. И наконец, по просьбе Фрейда едет в Вену, чтобы прооперировать одну из пациенток Зигмунда, женщину, страдавшую от заболевания, которое Фрейд решил интерпретировать как случай назального рефлекторного невроза, выдуманного Флиссом. Тот прооперировал ее и уехал домой. А у пациентки развилась выраженная послеоперационная инфекция, и она чуть не умерла. Позже выяснилось, что Флисс оставил у нее в носу марлевый тампон.
– Надеюсь, она нашла его и перерезала глотку, – сказала Жаклин, кажется всерьез.
– Ничего настолько драматичного не произошло. Но она выжила. Примечательно, что Фрейд счел ее постоперационные кровотечения симптомом истерии.
– Теперь вы понимаете, почему я люблю цифры.
– Понимаю. Тут можно было бы порассуждать о подсознательных установках самого Фрейда… Но, тем не менее, по моему мнению, суть всего этого заключается в том, что Фрейда травмировало общение с Флиссом. В результате него он погорел как в прямом, так и в переносном смысле, и поэтому неисследованные, особо скрытые и невербальные сферы, связанные с органом обоняния, оказались табуированы для последователей Фрейда на ближайшие лет сто.
В этот самый миг внизу на улице посигналил водитель такси – еще немного дровишек в костер любопытства соседей снизу. Жаклин, казалось, решила таксиста игнорировать.
– Вот так история, – сказала она. – А теперь, пожалуйста, позвольте мне попробовать еще один запах. По вашему выбору. Дайте мне на дорожку что-нибудь приятное. Не хочу и дальше думать об этой женщине и ее несчастном носе.
Он выбрал аромат, насчет которого был совершенно уверен, что тот ей понравится. Это были эксклюзивные женские духи от парфюмера из южной части Италии, одни из самых дорогих в его коллекции. Он капнул на полоску и протянул ей.
Выражение ее лица изменилось мгновенно и полностью. Съежившееся создание с улицы вернулось. Полоска выпала из рук. Она ничего не сказала, но лицо ее выражало теперь лишь ужас в чистом виде. Никаких больше шуток о семье Джолли и никаких заигрываний. Вообще ничего. Она повернулась и ушла.
Шанс стоял там, где она его оставила. С лестницы доносились ее шаги. Нужно было закрыть за ней дверь. Потом он еще раз подошел к окну. Жаклин как раз садилась в такси, и ему виден был желтый свет фонарей на ее желтых волосах, и она была там, на улице, и одновременно ее присутствие ощущалось тут, рядом с ним. Он готов был отдаться любой из ее личностей. Джекки Блэк явилась Шансу лишь на мгновение, а он уже жаждал ее возвращения. Он вдруг понял – и сразу встревожился, – что теперь его роднит с Реймондом Блэкстоуном это невозможное страстное желание, и тут впервые заметил припаркованную напротив дома машину из числа тех серых непримечательных «Краун Викторий», что в таком фаворе у полиции. Он не был уверен, не мог разглядеть как следует, но ему показалось, будто за рулем кто-то сидит, правда, с того места, откуда смотрел Шанс, незнакомец казался лишь неясной фигурой в темноте. Хотя окна его квартиры были по-прежнему освещены весьма тускло, Шанс инстинктивно отступил на шаг. В следующий миг эта предосторожность показалось ему глупой, чтобы не сказать трусливой, и он снова вернулся на свой наблюдательный пункт как раз вовремя, чтобы увидеть, как неприметная машина развернулась и уехала в том же направлении, что и такси. Осталось только гадать, был ли аноним, с которым он недавно разговаривал по телефону, тем, кого вообразил Шанс, или нет.
Шанс и хороший знак
Он обнаружил, что размышлениям нет ни конца ни края. Они оказались бездонными, как аксиома выбора или книга Иова. Шанс спал беспокойно и поздно встал. Ночное происшествие показалось сперва частью сна. На двери не висело никаких кошачьих трупиков, в конце квартала его не поджидали неприметные автомобили. Он исследовал вход в дом, ища следы ночной баталии, но ничего не обнаружил. Перед тем как отправиться в постель, он поставил на место мусорный бачок. Деревянные и оштукатуренные дома неброских цветов, улица без деревьев, припаркованные автомобили… все это было совершенно лишенным таинственности, плоским, как дважды два четыре в равнодушном свете утра.
Как правило, он избегал общественного транспорта, но в то утро, о котором шла речь, сил на что-то еще у него не осталось. Тем не менее решение поехать на автобусе оказалось ошибкой. Он сразу это понял. Салон был забит до отказа, в нем стояла жуткая духота. Но это еще полбеды. За исключением горстки необузданных подростков, выцарапывающих что-то канцелярским ножом на пластиковых сиденьях (во всяком случае, так это выглядело; Шанс не стал слишком приглядываться, чтобы не оказаться битым еще до завтрака), все остальные пассажиры выглядели так, будто ехали для освидетельствования к нему в офис.
