Наверное, они ненадолго вздремнули. Трудно было сказать наверняка. Настал момент, когда она поднялась, чтобы уйти.
– Можешь остаться, – сказал он ей.
Жаклин слегка улыбнулась. Она стояла подле его кровати, нагая, и тело ласкал приглушенный свет. Боже мой, подумал он, ему все еще мало ее.
– Я собираюсь рано встать, – сказала ему она, – у меня билет. Съезжу ненадолго на север, повидать дочь.
– Так с ней все в порядке? Ты знаешь, где она?
– Да.
– Значит, он сказал тебе?
– Сказал, когда я навещала его в больнице.
Упоминание о муже вернуло их в реальность, которую они отказывались обсуждать до этого, пребывая в абсолюте своего маленького побега.
– Насчет того, что он сам со всем разберется…
– Я думаю, – сказала она, а потом надолго замолчала, – что, возможно, нам будет лучше некоторое время не встречаться.
Он лишь смотрел на нее.
– Я не знаю, что случилось, и как это может на нем отразиться. Могу только сказать, что знаю его достаточно хорошо и понимаю: он жаждет крови. Тебе лучше не попадаться на его пути.
Шанс приподнялся на локте и смотрел, как она одевается. Она обошлась без нижнего белья, запихнув трусики и бюстгальтер к себе в сумочку. Наблюдая, как джинсы скользят вверх по ее голым ягодицам, он снова отчаянно захотел ее. Потом заметил, как она бросила взгляд в сторону шкафчика с парфюмерией, отвернулась и потупилась.
– Знаешь, – сказал он, – мы можем снова попробовать…
Она подняла голову. Ее улыбка была прямиком из книжного магазина в Беркли, нежная, умная и слегка порочная.
– Что мы можем попробовать? Все?
– Да. Но сейчас я говорил о том, что мы можем снова попробовать с разными ароматами.
Она качнула головой.
– Это значит да или нет?
– Я не знаю.
– Я, конечно, не предлагаю начать прямо сейчас.
– А я не думаю, что могу быть твоей пациенткой.
– Ты и не можешь. Но мы можем найти другого врача. Самого лучшего.
– Он выпишется.
Из проезжающей по улице машины донеслось что-то вроде музыки – пронзительный испанский вокал под сопровождение аккордеона.
– Я не знаю, что он собирается делать. Я могу никогда не увидеть тебя снова.
– Ты поэтому пришла?
Она помолчала, а потом наконец сказала:
– Я хотела этого. Хотела с того дня, когда мы сидели в кафе рядом с твоим офисом.
– А я хотел этого с того дня в Беркли, – сказал он ей. – С тех пор как мы встретились в книжном магазине.
Жаклин многозначительно взглянула на него:
– Это было бы слишком преждевременно.
– Я тогда чуть не пригласил тебя на свидание, кофе вместе выпить или еще что-нибудь.
– А что тебя остановило? То, что я сумасшедшая?
– По моему опыту… настоящие сумасшедшие редко думают о себе как о сумасшедших, но ответ на твой вопрос – да, и еще ограничения, налагаемые профессией.
Жаклин улыбнулась.
– Ну… похоже, ни то ни другое не остановило тебя сегодня ночью.
– Я сдался на твою милость.
Она снова стала одеваться.
– Я не уверена, что мы сможем остановиться.
– Я тем более, но ты права… лучше будет, если мы это прекратим, но только на время, и это не из-за твоего мужа.
– А из-за кого тогда?
– У тебя была серьезная, длительная психотравма. Возможно, до нее были и другие, это пока от нас скрыто, и тут много работы. Чтобы ее сделать, ты должна быть свободна.
Жаклин вроде бы собралась ответить, но оборвала себя, села перед ним, подалась вперед, коснулась пальцами его запястья, и он понял, что она разоблачила его, потому что когда-то, много лет назад, он резал себе руку; шрамы едва виднелись, неглубокие и старые, но, наверное, свет упал именно так, что они стали заметны, и внезапно Жаклин провела по ним кончиками пальцев, а потом повернула собственную руку так, чтобы он смог увидеть ее шрамы, куда более свежие, чем его, которые он, впрочем, уже рассмотрел раньше, когда она лежала под ним, закинув руки назад, вжав ладони в стену и сгибая-разгибая локти.
– Ну и ну… – сказала она.
– Это было очень давно.
– Тем не менее… может, мы не так уж и подходим друг другу.
– Это было бы очень печально, – сказал он ей, и в тот же миг такая возможность показалась ему самой ужасной вещью в мире. – Может, пока еще рано заглядывать так далеко вперед, как думаешь?
Она не ответила, но все еще была тут, склонялась над ним, а ее взгляд скользнул к книге, лежавшей на полу у кровати. Это была «Добродетель войны», которую дал Ди. Жаклин подняла книгу и уставилась в нее.
– Я знаю этого парня.
– Лично или по его работам?
– По работам, остряк-самоучка. Уж по одной работе во всяком случае. Он написал книгу «Врата огня» о битве при Фермопилах.
– Точно, – сказал Шанс. – А эта про Александра Великого – можно сказать, его исповедь. Я только до середины примерно дочитал. Мне дал ее друг.
Она отложила книгу в сторону. Поцеловала в губы и поднялась на ноги. Сняла со спинки одного из стульев в столовой свою кожаную куртку и надела поверх красной футболки с Бобом Марли, надежно скрыв шрамы, расчертившие внутреннюю сторону ее предплечий, будто дороги от уколов на руке наркомана, и заставив его устыдиться собственных скромных попыток членовредительства.
– А ты знаешь, что твоя машина припаркована на внутренней стоянке моего офиса?
Она застыла, посмотрела на него и проговорила:
– Господи, а ты, черт побери, прав. – Она подождала, пока Шанс вылезет из постели и тоже скроет руки рукавами старенькой спортивной куртки. – Ты только посмотри на нас, – сказала она ему. – Слепой ведет слепого.
Они стали заигрывать друг с другом на подъездной дороге. Шанс подозревал, что причиной тому отсутствие на ней нижнего белья, о котором он знал. У них снова был секс на заднем сиденье «олдсмобиля» в подземном гараже через дорогу от офиса Шанса, пустого в это время суток. Где-то неподалеку должен был болтаться парковщик – возможно даже, старый прохиндей Жан-Батист, – но Шанс никого не заметил. Позже он найдет на заднем стекле «олдсмобиля» следы ее ступней, отпечатавшиеся так четко, словно она собиралась сделать с них отливку, и расположенные друг от друга на расстоянии, которое иначе как провокационным не назовешь, и потому в последующие дни он будет время от времени поглядывать на них, как на лунные камни или артефакты некоего затерянного мира, и раз от раза поражаться, благоговея перед этим чудом.
