– Ну и к кому мы сегодня пришли? – спросила она так, словно визиты Шанса были более или менее обыденным явлением, хотя тот не показывался тут месяцами.
Он сказал, к кому, получил медкарту, с которой ознакомился, пока Гули заглядывала ему через плечо. Дела обстояли примерно так, как он предполагал. Они обстояли даже хуже, чем он предполагал: сахарный диабет второго типа в сочетании с ожирением, синдром обструктивного апноэ во сне (в тяжелой форме), диабетическая периферическая нейропатия (слабо выраженная) и пролапс митрального клапана. В краткой истории болезни сообщалось о черепно-мозговой травме и коме в детстве, а также об осложненном открытом переломе правой бедренной кости и двух операциях, тоже в детстве. Там наверняка было гораздо больше всего, но на первой странице медкарты Шанс увидел только это. В списке назначений обнаружились дулоксетин
[52], валиум, провигил
[53], метформин
[54] и нексиум
[55].
– Этот джентльмен – твой пациент? – спросила Гули.
– Я хочу добиться того, чтобы он им стал, – сказал ей Шанс. Он все еще пребывал в шоке от прочитанного, но старался не подавать вида. Заметив ее взгляд, продолжил: – Джентльмен делал для меня кое-какую работу, и теперь я считаю его другом.
– Ну, в карточке все написано.
Шанс молча смотрел на нее.
– Кое-кто запрашивал его медицинские записи. Я видела.
– Откуда?
– Вот тебе сразу два места: Форт-Майли и Напа-Стейт.
В Форт-Майли располагался госпиталь для ветеранов. Психиатрическая больница Напа-Стейт была заведением для психически больных преступников, так что ничего хорошего в новостях не было. Шанс снова понадеялся, что ему удастся замаскировать граничащую с паникой тревогу, изобразив подобие понимающего кивка. Во всяком случае, ему хотелось думать, что так это можно воспринять.
– Пациент был в сознании? – Шанс спросил это, чтобы понять, успел ли Ди ответить на какие-нибудь вопросы врачей-реаниматоров.
– Я ничего об этом не знаю, – сказала ему Гули. – Тут его родственники все время маячат. Может, они и запрашивали информацию. Судя по всему, твой знакомый какое-то время не общался с родней, а его отец – большая шишка где-то по ту сторону залива… так мне рассказали.
– А где он большая шишка?
– В Ливерморской лаборатории
[56] университета Беркли. Я так поняла, он – ядерщик, физик или что-то вроде.
– А-а, – сказал Шанс. Он всегда так говорил, когда не мог придумать более умного ответа. В последнее время ему приходилось прибегать к такой уловке все чаще, и привычка начала раздражать. – Мне хотелось бы как следует ее просмотреть. Его медкарту.
Просить медкарту, не получив предварительно разрешения лечащего врача или самого пациента, считалось не вполне правильным, но они с Гули были достаточно близки, и он мог позволить себе подобную вольность.
– Подойди на обратном пути, – сказала ему медсестра, – сделаю тебе копию. Но, если что, я не при делах.
– Конечно, нет. А эти родственники мистера Прингла, они все еще здесь?
– О, думаю, да, кто-нибудь уж точно. Я же говорю, они маячат здесь все время, приходят и уходят. Ты бы видел, что тут в первый день творилось. Центральный вокзал отдыхает.
– Ну, – сказал ей Шанс, – к этому ты привыкла.
Гули кивнула.
– Тебе нужно ознакомиться с его историй болезни, – сказала ему она. – У меня возникло такое чувство, что этому молодому человеку не помешает, чтобы кто-то был на его стороне.
Можно подумать, нам всем не надо того же самого, подумал Шанс, но промолчал. День, едва начавшись, уже принес такие зловещие новости, что, шагая по натертому полу длинного, пахнущего дезинфекцией коридора и минуя дверные проемы, Шанс был твердо убежден: все его авантюры последних нескольких недель скоро полностью разоблачат, они предстанут во всей красе на всеобщее обозрение и разобьются, как игрушечная лодочка, о скалы непоколебимой и безжалостной реальности.
И это еще не все. Дело в том, что в этой реальности он прокололся так крупно, что это очевидно даже невооруженным глазом, и оправдать такой прокол совершенно невозможно, нет смысла даже пытаться, и потому теперь он до конца жизни (в случае, если не проведет ее за решеткой) будет трудиться разнорабочим с мизерной зарплатой на протяжении неопределенного времени и с неотступно маячащим поблизости беспристрастным и безжалостным сотрудником федеральной налоговой службы. В сознании сразу возник призрак его собственного разбитого и многострадального отца, явившийся если не утешить единственного сына во время его восхождения на виселицу, то хотя бы составить ему компанию; он шел рядом по темным и мрачным коридорам с их огнями и тяжелыми запахами, мимо открытых дверей, каждая из которых словно являла собой маленькое окошко с видом на дерьмо, из которого, собственно, и состоит этот мир; отец был именно таким, каким запомнился Шансу: сутулым и седовласым, и возле уха звучал его низкий голос.
«Теперь ты видишь, каково оно, – говорил старик знакомым не терпящим возражений тоном, в котором было поровну печали и презрения, – если бы Он хотел, чтобы ты летал, то дал бы тебе крылья».
Предсказанный Карлом Алланом бал монстров оказался довольно унылым. Знаменитый отец в последний раз появился тут во плоти в предутренние часы, устроил очередную консультацию с персоналом, врачами и разнообразными представителями администрации больницы и затем отбыл в свою цитадель на противоположной стороне залива. В отсутствие этого великого человека Шанс очутился перед лицом увядающей красотки неопределенного возраста, очевидно хорошо знакомой со скальпелем пластического хирурга. Ее звали Норма Прингл, и она без промедления известила Шанса, что подобный борову человек на больничной койке тут же рядом является плодом чресл ее супруга, но никак не ее чресл; в этом факте она, казалось, находила исключительное удовлетворение, которое Шанс счел граничащим с открытым ехидством.
В палате также находился еще один человек – довольно апатичный юноша лет, пожалуй, двадцати, чья манера одеваться и прическа ассоциировались у Шанса с готами ушедших лет; впоследствии его проинформировали, что это движение трансформировалось в некое иное, новое, чье актуальное название от него ускользнуло. Что касается личности молодого человека, то никаких упоминаний о ней сделано не было. Юноша не встал при его появлении и не выказал никаких намерений это сделать. Норма его игнорировала. Шанс последовал ее примеру. Никаких врачей в палате не оказалось. Шанс надеялся улучить минутку наедине с Ди, но довольно быстро понял, что этому не бывать. Казалось, постоянный надзор каким-то образом связан с тем, что, невзирая на бейджик и белый халат, он не был должным образом проверен отсутствующим отцом, который рулил всем этим спектаклем и сейчас находился где-то в районе Ливерморской национальной лаборатории к востоку от города.
