На остальных машинах Шанс ничего подобного не увидел. Обернулся по сторонам, изучая огромное здание парковки. Издалека донесся визг шин о бетон пандуса и удаляющийся гул отъезжающей машины. Конечно, послание было тонким и неоднозначным, но, как еще можно было его истолковать, кроме как работу детектива Реймонда Блэкстоуна, того самого, кто однажды угрожал его дочери в другом тайском ресторане, к востоку от залива?
Не в силах даже думать об одиночестве в своей навевающей клаустрофобию квартирке, Шанс отправился прямиком в мебельный магазин, пребывая в состоянии глубокой диссоциации, мысли его двигались тропами одновременно знакомыми и концентрическими, их параноидальность и тотальная порочность росли в геометрической прогрессии. Ему одновременно представлялись возможности, которыми обладает Блэкстоун, гнусные бойфренды, разбитые браки, душа в муках… и мятежная девочка. Плюс бесконечно, из поколения в поколение повторяющиеся «грехи отцов» – в данном случае не чьи иные, как его собственные. Он не мог остановиться. Не мог забыть об этом, забить на это, обойти или пройти мимо. Не мог представить такое развитие событий, которое бы не заканчивалось катастрофой. Смотрел в будущее и не видел там ничего, кроме ужасающего сочетания бессилия и гнева, а еще прекрасно понимал, что в случае какого-то невообразимого финала всегда будет лишь его слово против слова Блэкстоуна, и даже если этот последний и окажется скомпрометирован, то сам он все равно останется врачом, который спал со своей пациенткой, а она для тех, кто захочет разобраться, будет больной, страдающей особой формой диссоциативного расстройства и, похоже, обладающей множеством личностей, для остальных – полноценной психопаткой, а для среднестатистических граждан, из которых набирают двенадцать присяжных для любого суда, и вовсе чокнутой на всю голову. Таков был саундтрек, под который он дважды проскочил на красный – а может, и больше, – едва не задев как минимум одного пешехода, парковщика в униформе, возившегося со штрафным талоном. Шансу все сошло с рук, и это казалось совершенно естественным и правильным, наводило на мысль о том, что таков уж его новый способ существования в реальном мире.
Будто по команде от некоего демиурга, ответственного за нижние уровни управления повседневностью, позвонила Жаклин Блэкстоун. Шанс все еще стоял в пробке неподалеку от Миссии.
– Какого хрена ты вообще там делал? – начала она.
Он счел, что она имеет в виду массажный салон, тот самый, о котором она недавно велела ему не рассказывать.
– Почему бы тебе просто не помочь мне найти дочь? – спросил он.
Она долго молчала.
– Возможно, у меня есть зацепка.
Шанс стоял в длинной веренице машин на подступах к отдаленному ряду меняющих цвет светофоров, его пульс участился.
– Возможно или есть?
Она предпочла проигнорировать вопрос.
– Я встретилась с ним впервые с тех пор, как он выписался из больницы. Реймонд совершенно съехал с катушек. Вроде как пережил клиническую смерть, или что-то в таком духе.
Шанс вцепился в руль, его бросило в пот, а в поле зрения между тем возникла причина пробки: из-за дорожных работ все движение шло по одному ряду, рабочие в оранжевых жилетах и касках, три мужика, объясняли четвертому, как обращаться с лопатой. Машины еле ползли.
– Он говорит только обо одном, что надо завязывать. Хочет досрочно выйти на пенсию. Уехать куда-нибудь…
– С чем завязывать?
– Со всем. И он хочет, чтобы я с ним уехала.
– Да уж, наверно, хочет.
– Я серьезно.
– Я тоже. Ты сказала, у тебя есть зацепка.
– Я просто хочу, чтобы ты знал. Мне на самом деле страшно. Потому что не будет ничего – только он да я, и ему будет нечего делать – только держать меня при себе. Уж лучше терпеть побои. – Она помолчала. – Я уеду. Еще пока не знаю, как, но уеду и хочу кое-что тебе дать. Хочу, чтобы у тебя было что-то, чем можно ему пригрозить, чем можно на него надавить.
– Что?
– Кое-что. Ты где?
– В машине.
– А машина где?
– Я в городе, в пробке стою. Скажи конкретно, что ты имеешь в виду?
– Словами делу не поможешь. Эта такая штука, которая должна быть у тебя на руках. Как дочка?
– Пропала. Мы думаем, парень Николь мог увезти ее из больницы. Она забрала телефон моей жены.
– Боже… где мы можем встретиться?
– Зачем?
– Я же тебе сказала.
– Я должен знать, о чем речь, Жаклин.
– Ты спрашивал про Джейн. Я знаю, что в тех файлах, которые ты видел. И знаю, чего там нет.
– А-а.
– Джейн была сильна в математике, – сказала она ему.
– Что это значит, Жаклин? У тебя его бухгалтерия? Ты его сдашь?
– Сдам. Тебе.
– Почему сейчас? И почему мне?
– Я знаю, что с твоей дочерью.
– Где ты?
– На побережье, рядом с парком Лэндс-энд есть мотель, называется «Голубой дельфин».
Он оставил позади участок, где шли работы, прибавил скорость, город был как поблекшие кости под белым светом своенравного солнца.
– Что ты такое говоришь?
– Я говорю о месте, где мы можем встретиться.
– Ты сказала, что знаешь о моей дочери.
– Думаю, ты понимаешь, о чем я.
– Господи, Жаклин, я не могу этого сделать.
– Что сделать?
Шанс вздохнул:
– Мне надо кое с кем переговорить.
– Боже мой, ты в полицию собрался?
– Навряд ли. – Вдобавок он мог бы упомянуть, что больше не чувствовал себя достаточно компетентным для решений в таких сложных обстоятельствах, а помощь, которая ему нужна сейчас, не того рода, что можно найти в ее обществе, поехав вдвоем в еще один дурацкий мотель. – Ты где? – спросил он вместо этого.
Место, которое она упомянула, находилось в другой стороне, но не так далеко, так что Шанс еще вполне мог передумать, развернуться и отправиться туда.
– Здесь.
– В мотеле?
– В своей квартире.
Шанс ослабил хватку вцепившихся в руль пальцев.
– А он где?
– Не знаю.
– Тогда ты не можешь быть уверена, что он связан с исчезновением моей дочери. И не узнала ничего нового с нашего последнего разговора.
– Ты спрашивал, могу ли я что-то сделать.
– Ее еще могут найти, – сказал он только для того, чтобы услышать, как это прозвучит, словно произнесенные слова могли стать истиной, восстановив мир в его более узнаваемом виде, где существуют свет и тьма, комедия и трагедия. – Есть заявление о пропаже. Не то чтобы ее никто не искал.
