Рванувшись в сторону кормы, к гальюну, я наталкиваюсь у его двери на второго вахтенного офицера. Значит, его мучает та же потребность, что и меня. Боже мой, ну и вид у него: осунувшееся, раздраженное лицо старого гнома. Мне кажется, что торчащая щетина его бороды и то потемнела. Я смотрю на него в замешательстве, пока до меня не доходит, что это обман зрения, создаваемый побелевшей кожей, которая стала одного цвета с мелом. Просто щетина стала больше выделяться.
Когда он появляется из-за двери, то спрашивает у стюарда кофе.
— Думаю, лимонад был бы более уместен, — замечаю я.
Стюард замешкался, не зная, чего от него хотят. Второй вахтенный вытягивается в углу койки, не считая нужным отвечать что-либо.
— Лимонад, — я принимаю вместо него решение. — И для меня тоже.
Сон пойдет нам обоим на пользу. Зачем же тогда пить кофе?
Только я начал с наслаждением устраиваться на койке, как появляется Старик и требует:
— Быстрее, дайте что-нибудь поесть!
Стюард возвращается с лимонадом и двумя кружками.
— Крепкий кофе и холодную нарезку, да поживее! — требует Старик.
Стюард появился не вовремя. Кок должен иметь пищу наготове и ожидать только команды подать ее на стол.
Старик жует, останавливается и снова принимается жевать, вперив взор прямо перед собой. Тишина становится гнетущей.
— Еще три корабля отправили на дно, — нарушает он молчание, но в его голосе нет ни капли торжества; даже напротив, он кажется мрачным и недовольным.
— Мы тоже чуть было не угодили туда же! — слетает у меня с языка.
— Ерунда, — отвечает Старик и смотрит в пустоту.
Он жует еще минуту-другую, а затем добавляет:
— По крайней мере, у нас всегда наготове приличный гроб, который мы постоянно таскаем с собой, словно улитка — раковину.
Это не очень обнадеживающее сравнение, похоже, нравится ему.
— Словно улитки, — повторяет он сам себе, кивая головой с вымученной улыбкой на губах.
Вот, значит, и все: враг — это всего лишь несколько смутно различимых силуэтов на горизонте. Торпеда выходит — а лодка даже не содрогнется. Адское пламя — наш победный костер. Все как-то не складывается вместе: сначала охотничий азарт, затем атака, потом глубинные бомбы, часы непрерывной пытки. Но еще до этого — звуки тонущих кораблей, а когда мы поднялись на поверхность — пылающий остов, наша третья жертва! Все четыре торпеды попали точно в цель — а у нас глубокая депрессия.
Похоже, Старик вышел из состояния прострации. Он выпрямляется и кричит вглубь прохода:
— Корабельное время?
— 07.50!
— Штурман!
Тот немедленно возникает с поста управления, как джинн из бутылки.
— Мы можем снова выйти на них?
— Затруднительно! — отвечает штурман. — Если только… — он замолкает и начинает снова. — В смысле, разве что они изменят основной курс.
— Мы едва ли можем рассчитывать на это…
Старик следует за ним на пост управления. Я слышу обрывки диалога и рассуждения Старика вслух:
— Нырнули в 22.53, ну пусть будет 23.00 — сейчас 07.50. Иными словами, мы отстали от них на восемь часов. С какой скоростью они идут? Вероятнее всего, около восьми узлов. Итак, они ушли на шестьдесят четыре мили — по самым приблизительным подсчетам. Чтобы дойти до их теперешнего местоположения, нам придется идти четыре часа полным ходом. А как у нас обстоят дела с горючим? Слишком большое расстояние, чтобы идти на максимальной скорости. Кроме того, к этому времени конвой уйдет еще дальше вперед.
Тем не менее, он явно не спешит начать приготовления к смене нашего курса.
На посту управления появляется шеф. Он не говорит ни слова, но вся его поза задает единственный вопрос: «Ну когда же мы повернем назад?»
Несмотря на усталость, я не могу заснуть. Такое впечатление, словно я наелся пилюль, придающих бодрости. Я не могу унять свое возбуждение. Впрочем, все в нашем спальном отделении испытывают то же самое. В носовом отсеке стоит гвалт. Похоже, пытаются убедить себя, что празднуют победу. Я распахиваю люк настежь. В сумеречном свете я могу разглядеть людей, сидящих кружком на палубных плитах, водруженных на свои места. Слышится нестройное пение. Они тянут последнюю строчку, пока она не начинает звучать наподобие хорала. Они в состоянии веселиться — эти несчастные не видели тонущий танкер.
Если бы им не сказали, что источником взрывов и визга сминаемого металла стало давление воды, сдавившее борта и расплющившее трюмы тонущих судов, которые стали нашими мишенями, они бы вовек не догадались о причинах оглушительного подводного грохота.
Штурман несет вахту. Зарево поутихло, но все еще хорошо различимо. Вдруг он произносит:
— Там что-то двигается!
Его правая рука вытянута вперед, в чернеющее море. Он сообщает о своем открытии вниз. Спустя считанные секунды Старик уже стоит на мостике.
Предмет похож на плот, на котором сгрудилась кучка людей.
— Рупор на палубу! — приказывает Старик, и затем продолжает. — Ближе!
Он перегибается через бульверк и кричит по-английски:
— Как звать ваш корабль?
Снизу незамедлительно отвечают, будто надеясь, что сговорчивостью они заслужат себе помощь:
— Артур Элли!
— Знание никогда не повредит, — замечает Старик.
Один из них пытается ухватиться за лодку, но мы уже набираем скорость. Он повисает, вытянувшись между нашим бортом и плотиком. Затем его руки разжимаются и он падает в пенящийся за нами кильватерный след. Зубы — единственное, что я смог разглядеть, были два ряда зубов, даже не белки глаз.
Найдет ли кто-нибудь других?
Не проходит и четверти часа, как в бледном свете на воде становятся заметны странные мигающие огоньки. Крохотные моргающие точки — точно светлячки. Когда мы подходим поближе, они превращаются в маленькие лампочки, скачущие вверх и вниз на волнах. Еще спасшиеся, поддерживаемые своими спасательными жилетами. Мне хорошо видно, как они машут руками. Пытаются привлечь наше внимание? Они еще и кричат что-то, но крики не долетают до нас, так как ветер дует от лодки в их сторону.
Старик с окаменевшим лицом приказывает снизить скорость и дает указания рулевому, которые не позволят лодке слишком приблизиться к дрейфующим людям. Но мы разогнались настолько, что волна, расходящаяся от нашего носа, подхватывает не то двух, не то трех из них, бросив их сначала вверх, затем вниз. Они на самом деле машут нам или это последний бессильный жест угрозы в адрес врага, который швырнул их в смертельные объятия океана?
Мы все стоим, приросши к месту — шестеро людей, чьи сердца стискивает страх. Каждый из нас знает, что на месте любого их этих барахтающихся в море людей мог быть каждый из нас. Что станет с ними? Они избежали скорой смерти в тот момент, когда их корабль пошел ко дну. Но осталась ли для них хоть малейшая надежда? Как холодна вода в декабре? Доходит ли сюда Гольфстрим? Сколько времени они уже провели в воде? В это трудно поверить: последние корабли арьергарда, прикрывавшие тылы конвоя, уже несколько часов назад миновали место катастрофы.
