— Эй, брат! — крикнул Эмиас. — Иди сюда и освободи меня из рук этого людоеда. Он, право, убьет меня, если я не разрешу ему убить кого-либо другого.
— А, мистер Франк! — воскликнул Билль Карри, который, как и другие местные молодые люди, очень почитал Франка и считал его настоящим оракулом в вопросах моды и рыцарских манерах. — Добро пожаловать, я как раз мечтал о вас. Мне нужен ваш совет в сотне дел. Садитесь и ешьте. Вот эль.
— Не так рано, благодарю вас.
— О, нет! — сказал Эмиас, погружая голову в кубок и подражая Франку. — Избегайте крепкого эля по утрам. Он горячит кровь, разжигает пыл, омрачает мозг яростью и бешенством и затмевает свет чистого разума. Эй, юный Платон, молодой Даниил
[51], иди сюда, будь судьей! А все-таки, хоть уж видно дно кубка, я еще вижу достаточно ясно, чтобы видеть, что Билль не будет драться.
— Не буду? Кто это говорит? Мистер Франк, я обращаюсь теперь к вам. Только выслушайте.
— Мы на судейском кресле, — заявил Франк, принимаясь за пирог. — Обвинитель, начинайте.
— Хорошо, я рассказал Эмиасу о Томе Коффине из Портлэджа; я не могу выносить его больше.
— Зато он великолепно сам себя выносит, — вставил Эмиас.
— Придержи язык, черт тебя побери. Какое он имеет право так смотреть на меня, когда я прохожу мимо?
— Зависит от того, как он смотрит. И кошка может смотреть на короля, лишь бы она не приняла его за мышь.
— О, я знаю, как он смотрит и что он думает; он перестанет так смотреть, или я заставлю его перестать. Прошлый раз, когда я сказал «Рози Солтэрн»… — Я знаю, что он написал сонет и послал его в Стоу через рыночную торговку. Какое право он имеет писать сонеты, раз я не умею? Это — нечестная игра, мистер Франк, провались я на месте. Разве это не повод для ссоры?
И Билль стукнул по столу так, что все блюда запрыгали.
— Мой дорогой рыцарь пылающего жезла, у меня есть блестящий план, возможность все распутать согласно самым лучшим правилам рыцарства. Назначим день и созовем барабанным боем всех молодых джентльменов не старше тридцати, живущих на расстоянии пятнадцати миль от замка нашей несравненной Орианы.
— И всех подмастерьев, — крикнул Эмиас из глубины пирога.
— И всех подмастерьев. Храбрые молодцы вначале станут драться дубинами на байдфордском рынке, пока все головы не будут разбиты. Чья голова уцелеет, тот заплатит спиной. После сего великого побоища все молодые люди изберут подходящее поле и, сбросив верхнюю одежду, с остро отточенными шпагами одинаковой длины бросятся друг на друга — хватай любого. Победитель будет снова драться — так принято среди боевых петухов — пока все не погибнут и не избавятся от своих страданий. Затем единственный, оставшийся с живых, оплакав перед небом и землей жестокость нашей прекрасной Орианы и избиение, вызванное ее глазами василиска, грациозно бросится на свой меч. Так окончатся горести нашего поколения влюбленных.
[52]
— Право, это ужасно, — ответил Карри.
— Таково, простите меня, ваше желание пронзить мистера Коффина чем-либо острее шпильки.
— Шпильки слишком коротки для столь свирепого Боабдилла
[53], — заметил Эмиас. — Шпильки заставят их столкнуться так близко, что они тотчас же перейдут на кулаки.
— Так пусть поливают друг друга водой из насосов на рыночной площади, так как, клянусь небом и королевскими законами, другим оружием они не будут драться.
— Клянусь небом! — крикнул Эмиас. — Франк говорит, как книга. Что касается меня, я полагаю — джентльмен оставит любовные ссоры быкам и баранам.
— А наследник Кловелли, — улыбаясь, закончил Франк, — может найти лучшие образцы для подражания, чем олени из его собственного парка.
— Пусть так, — сокрушенно промолвил Билль. — Вы — большой ученый. Франк, но джентльмен должен иногда драться, иначе что станет с его честью?
— Я говорю, — ответил несколько надменно Франк, — не просто как ученый, а как джентльмен, как человек, который сражался на своем веку и которому, мистер Карри, случалось убивать своих противников. Но я с гордостью вспоминаю, что никогда не сражался из-за личной ссоры и, надеюсь, никогда этого не сделаю.
— Что же мне делать? — спросил Билль. — Я хочу пойти завтра на базар; если там будет полно Коффинов и каждый из них начнет дразнить меня?
— Предоставь все мне, — сказал Эмиас. — У меня есть свой план — он не хуже плана ученого Франка. Если завтра на базаре произойдет ссора, как я предполагаю, увидишь, если я не…
— Ладно, вы оба — добрые малые, — перебил Билль. — Давай выпьем еще кубок.
— А теперь выпьем за здоровье мистера Коффина и всех доблестных юношей Севера и перейдем к делу. Я должен доставить этого беглеца домой, к его матери. Если он не пойдет добровольно, я получил приказ перебросить его через седло.
— Надеюсь, у твоей лошади крепкий круп, — рассмеялся Эмиас. — Я должен повидать сэра Ричарда, Франк. Очень приятно так пошутить, как мы шутили, но я принял твердое решение.
— Стой, — прервал Карри, — сегодня вечером вы должны остаться здесь; прежде всего ради хорошего обеда, а затем потому, что мне нужен совет нашего Феникса, нашего оракула, нашего образцового рыцаря. Вот, Франк, можете вы перевести мне это? Только говорите оба тихо — идет мой отец. Лучше отдайте мне письмо. Здорово, отец. Откуда ты?
— Эге, да здесь целая компания! Молодые люди, вы и вам подобные — всегда желанные гости. Как поживает ваша матушка, Франк? Где я был, Билль? На ферме, смотрел быков. Но я голоден. Половина первого — и еще нет обеда? Что я вижу, мистер Эмиас утоляет жажду крепким элем.
[54] Лучше попробуем глинтвейна.
Старик уселся на большую скамью у камина, и его сын стал трудиться над стаскиванием отцовских сапог, получая ежеминутные предостережения насчет мозолей.
— Куда ты едешь, Эмиас? — спросил Билль.
— Куда я еду? — переспросил Эмиас. — В ту сторону, которую Рэли
[55] назвал страной нимф. Я надеюсь, что следующий месяц застанет меня на чужбине в Ирландии.
