Глава II
Сэр Тоби. Отлично! Я уже чую, в чем дело.
Шекспир. Двенадцатая ночь
Иностранцев было трое, а это действительно были иностранцы, как сказал на ухо своему спутнику добряк Хоумспан, знавший не только имена, но даже подробности личной жизни и мужчин, и женщин, живших на десять миль в округе; итак, это были иностранцы, притом таинственного и угрожающего вида. Чтобы оценить справедливость такого заключения, нужно поподробнее описать внешность этих людей, имевших несчастье быть неизвестными болтливому ньюпортскому портному.
Один, наиболее важный из них, был молодой человек лет двадцати шести или двадцати семи. Годы его жизни состояли не из тихих дней и спокойных ночей, о чем свидетельствовали темные борозды на его лице, придавшие белой от природы коже оливковый цвет; тем не менее лицо его дышало здоровьем. Черты его больше отличались благородством и выразительностью, чем правильностью и симметрией. Быть может, его нос и не был слишком правильным, но было что-то мужественное в очертании лица, что вместе с резко очерченными бровями придавало ему выражение интеллигентности, характерное теперь для американцев. Его рот был твердо очерчен. Волосы, черные, как агат, в беспорядке падали на его плечи густыми кудрями. Глаза, несколько больше обычных, отличались изменчивым выражением, скорее кротким, чем строгим.
Молодой человек обладал тем счастливым сложением, в котором соединяются сила и ловкость. Хотя его привлекательная фигура скрадывалась под грубой одеждой простого моряка, аккуратной и чистой, все же она была достаточно внушительной, чтобы заставить подозрительного портного удержаться от разговора с иностранцем, который, как зачарованный, не отрываясь, смотрел на предполагаемое невольничье судно. Портной не осмелился нарушить его глубокую задумчивость и повернулся, чтобы рассмотреть двух других спутников молодого человека.
Один из них был белый, другой – негр. Оба они были уже в пожилом возрасте и, судя по внешности, не раз перенесли и перемены климата, и бесчисленные бури. Их поношенные костюмы, в смоле и других пятнах, свидетельствовали о том, что они принадлежат к простым матросам.
Первый был низкого роста, коренастый, но сильный; сила его заключалась в широких плечах и крепких, сильных руках, как будто нижняя часть его тела была предназначена лишь для передвижения верхней туда, где ей придется развернуть свою энергию. У него была огромная голова, низкий, почти заросший волосами лоб, маленькие глазки, очень живые и упрямые, обычный толстый красноватый нос и большой жадный рот, мелкие белые зубы, очень крепкие, широкий подбородок, мужественный и даже выразительный. Этот человек сидел, скрестив руки, на пустой бочке и рассматривал упоминавшийся невольничий корабль, удостаивая время от времени негра своими замечаниями, подсказанными наблюдательностью и опытом.
Негр занимал место ниже, более соответствующее его привычной покорности. Заметное сходство между ним и его спутником проявлялось в общем облике и в более мощной верхней половине туловища. Правда, негр был выше и более пропорционально сложен. Черты его лица были выразительнее, чем обычно у негров; его глаза были веселы и порой насмешливы; голова начинала седеть; кожа потеряла блестящий матовый блеск юности; все его члены и движения выдавали в нем человека, закаленного изнурительным трудом. Негр сидел на камне и, казалось, был погружен в свое занятие: он бросал в воздух маленькие раковины и очень ловко ловил их той же рукой. Эта игра свидетельствовала о склонности к наивным развлечениям, а также о его физической силе: для удобства он засучил рукава по локоть, обнажив мускулистую руку, которая могла бы служить моделью для руки Геркулеса.
В обоих матросах не было ничего такого, что могло бы насторожить человека, так подстрекаемого любопытством, как наш портной. Но, вместо того чтобы перейти к делу, портной захотел показать своему спутнику, как надо вести себя в подобных случаях, и представить ему поразительное доказательство своей проницательности, которой он так гордился.
Подав предостерегающий знак, портной тихо, на цыпочках, подкрался к матросам на такое расстояние, чтобы можно было подслушать, если у кого-нибудь из них вырвется секрет. Его предусмотрительность не принесла, однако, значительных результатов. Он узнал не более того, что мог бы узнать, просто услышав их голоса. Что касается самих слов, то, хотя добряк и не сомневался, что речь идет о предательстве, все же он вынужден был сознаться, что это предательство достаточно хорошо скрыто, чтобы ускользнуть от его проницательности. Мы позволим читателю самому судить о справедливости этих заключений.
– Вот, Гвинея, – сказал белый, скручивая табак и запихивая его в рот, – прекрасное место, где должно быть очень приятно видеть свой корабль. Я могу сказать, не хвастаясь, что нечто понимаю в морском деле, но пусть меня возьмет сам черт, если я понимаю философию капитана, который оставляет свой корабль в наружном бассейне, когда через какие-нибудь полчаса он мог быть бы в мельничном озере.
Негр носил имя Сципиона Африканского, данное ему по тому свойственному провинциям остроумию, по которому провинциалы пополняли самые низшие классы общества представителями, по крайней мере по имени, философов, поэтов и героев Рима. Негру было совершенно безразлично, где стоит корабль, и он ответил:
– Я предполагаю, у него есть на это свои основания.
– Я говорю тебе, Гвинея, – возразил его собеседник резким и авторитетным тоном, – что он ничего не смыслит. Если бы он хоть что-нибудь понимал в управлении кораблем, он не оставил бы свой корабль на рейде, имея полную возможность воспользоваться такой бухтой.
– Что ты называешь рейдом? – прервал негр, с жадностью невежества подхватывая незначительную ошибку своего противника, смешавшего внешний бассейн Ньюпорта с открытой якорной стоянкой. – Я никогда не слышал, чтобы называли рейдом якорную стоянку, окруженную со всех сторон землей!
– Послушай-ка ты, мистер Золотой Берег, – пробормотал белый, наклоняя к нему голову с угрожающим видом, – если ты не хочешь, чтобы я целый месяц ломал твои кости, то лучше брось эти шутки. Скажи мне только одно: разве порт – не порт и море – не море?
Поскольку сам Сципион не мог оспаривать этих положений, то он благоразумно удержался от опровержения. Он удовлетворился тем, что с довольным видом покачал головой, от чистого сердца наслаждаясь мнимым триумфом над своим противником, как будто он никогда не знал забот, никогда не подвергался унижениям и оскорблениям, так долго и так терпеливо переносимым.
– Да, да, – ворчал белый, принимая свою первоначальную позу и скрещивая руки, которыми он взмахнул, чтобы придать больше веса своей угрозе. – Ты напрасно разорался и думаешь, что умнее тебя никого нет! Бог создал черномазого неразумным животным. Опытный матрос, как я, объехавший два мыса, может оказаться в чистом проигрыше, давая урок такому животному, как ты. Я скажу тебе, Сципион, так как под этим именем ты записан в корабельной книге, хотя, уверен, папаша твой звался Куоши, а мамаша – Куошеба, – это самое подходящее для черномазых имя, – пришел этот корабль по делу или нет. Если нет – я молчу; если же по делу, то ему было бы гораздо удобнее расположиться в порту, ведь стать ближе не труднее, чем принести сюда капитанскую подушку. Так? Теперь, если ты можешь что-либо возразить, я готов тебя выслушать как разумный вежливый человек.
