…Море – какое раздолье и какая прелесть у Купера! Так и купаешься в этом море. Корабль, все морские принадлежности, вся адмиралтейская часть изображены в живописном совершенстве. Петр I осыпал бы Купера золотом и пожаловал бы его в адмиралы…
В романах Вальтера Скотта в толпе людей не всегда успеешь разглядеть человека; мимо иных действующих лиц проходишь иногда без внимания: оно все обращено на лица, особенно выдающиеся вперед, и на вышины, как обыкновенно водится и в житейском быту. На пустом и обширном горизонте Купера всякое существо рисуется отдельно и цело, все видимое возбуждает внимание, и следишь за ним, пока не скроется оно совершенно из глаз. Общежительный человек скажет: должно жить в мире Вальтера Скотта и заглядывать в мир Купера. Нелюдим (не то что человеконенавистник; нелюдим может и не иметь ненависти к человечеству, а у нас неправильно то и другое слово принимаются в значении мизантропа), нелюдим скажет: должно жить (т. е. любо жить) в мире Купера, а можно для развлечения заглядывать и в мир Вальтера Скотта.
Уильям Каллен Брайант (1794–1878), американский поэт, журналист и редактор «New York Post»
Я мало сказал о его недостатках, так как они были очевидны для всего мира, они лежали на поверхности его характера; те, кто мало его знал, больше всего обращали на них внимание. С его характером, настолько состоящим из позитивных качеств, – характером столь независимым, непреклонным и намного более чувствительным, чем он хотел бы признать, неудивительно, что часто возникали обстоятельства, которые приводили его иногда к дружеским столкновениям, а иногда к более серьезным разногласиям и недоразумениям со знакомыми. … Ему никогда не приходило в голову скрывать свои мысли, и он ненавидел обман у других людей; к тем, о ком он был плохого мнения, он не соизволял выявить даже те знаки почтения, которые были приняты и почти необходимы в обществе. Когда кто-нибудь мужественно высказывал свое мнение, даже отличающееся от его собственного, это вызывало его уважение.
О собственных произведениях он говорил так же свободно, как и о произведениях других и никогда не колебался высказываться о книге из-за того, что она была написана им самим; при этом он мог с мягкостью выносить любые несогласия с его оценкой собственных произведений. Его характер был похож на коричное дерево – твердая и жесткая кора снаружи и пылкая мягкость внутри. Те, кто проникали под поверхность, находили мягкий характер, теплые чувства и сердце, в котором было достаточно места для его друзей, их занятий, их доброго имени, их благополучия. Они узнавали, что он филантроп, … религиозный человек, наиболее благочестивый, когда благочестие – это скорее чувство, чем исполнение обрядов, … гостеприимный и в меру своих средств щедрый в благотворительных делах. … Короче говоря, Купер был из тех людей, кого чтобы любить, нужно близко знать.
* * *
Мне кажется, что в характерной для него манере письма он соединял в высшей мере те качества, которые позволяли ему заинтересовать наибольшее количество читателей. Он не писал для людей привередливых, утонченных, не в меру чувствительных, так как для них его талант был слишком жестким …; нет, он писал для человечества в целом – для мужчин и женщин с обычными здоровыми чувствами, – и их восхищение было ему наградой. Именно для этой части общества библиотеки вынуждены запасаться огромным количеством экземпляров его произведений… Следовательно, он заслужил более широкую славу, чем любой современный.
* * *
Джентльмена, который вернулся из Европы незадолго до смерти Купера, спросили, что делают люди на Континенте. «Они все читают Купера, – ответил он, – в маленьком королевстве Голландии, с его тремя миллионами жителей, я видел четыре разных перевода Купера на язык этой страны». Путешественник, который видел многих представителей среднего класса в Италии, позже сказал мне: «Оказалось, что все, что они знают об Америке, а это немало, они узнали из романов Купера».
Купер и Адам Мицкевич (1798–1855), польский поэт и общественный деятель
Купер встретился с Адамом Мицкевичем в Париже в 1826 году. Известно, что они вместе ездили верхом в окрестностях Рима, но не осталось никаких записей об их разговорах. Хотя польский поэт-романтик Антоний Эдвард Одынец слышал, как Купер спрашивал Мицкевича «о духе и характере славян и о племенах, кочующих в степи».
Оноре де Бальзак (1799–1850), французский писатель
В наше время Купер – единственный автор, достойный встать рядом с Вальтером Скоттом… Купер обязан высоким местом, которое занимает в современной литературе, дару описывать море и моряков и дару идеализировать великолепные пейзажи Америки.
* * *
…Я читал и перечитывал произведения американского романиста, скажем точнее, – американского историка: обе его способности вызывают в мне восхищение, которые вызвали они и в Вальтере Скотте.
* * *
Некоторые авторы книг о Купере утверждают, что Бальзак «рычал от восторга, читая его романы».
Жорж Санд (1804–1876), французская писательница
Купера часто сравнивают с Вальтером Скоттом, это большая честь, которой его нельзя считать недостойным; но говорят также, что Купер всего лишь искусный и удачный подражатель великого мастера – это не то, что чувствую я.
Купер, конечно же, мог и должен был испытывать влияние формы и способа письма Скотта. Какой более подходящий пример мог бы он выбрать? Стиль, когда он хорош, сразу же становится общественной собственностью, но стиль – это только одежда идеи, и никто никому не подражает, когда одевается согласно моде своей эпохи. Оригинальность не задыхается в подходящей и хорошо сшитой одежде, наоборот, она может свободнее двигаться в ней.
* * *
Америка, по словам Жорж Санд, стольким же обязана Куперу в сфере литературы, скольким Франклину и Вашингтону в науке и политике (по книге М. Н. Бобровой «Джеймс Фенимор Купер», 1967).
Генри Уодсворт Лонгфелло (1807–1882), американский поэт
Наша страна многим ему обязана. … Я не был ни в одной европейской стране, где его имя не было бы хорошо известно.
Сэмюэл Осгуд (1808–1885), американский художник
Сила воли, наверное, более, чем способность к интеллектуальному анализу, изысканная чувствительность или развитое воображение, является характерной чертой его героев, и в этом смысле его портреты хорошо показывают самые сильные черты американского практического ума. Типичный для него человек, будь то обитатель лесов, моряк, слуга или джентльмен, всегда стремится исполнить какое-то особенное задание, и его развитие от плана до исполнения описано с военной или морской точностью. Однако он никогда не пропускает ни одной существенной черты благородного мужества и любит показывать, сколько предприимчивости, храбрости, сострадания оно объединяет со здравым смыслом и религиозными принципами.
Эдгар Аллан По (1809–1849), американский писатель, литературный критик
