– Это вы, Дэвид? – тихо спросил Корсар, дотронувшись до плеча Уайлдера, чтобы привлечь его внимание. – Не заметил ли вас кто-нибудь?
– Не бойтесь, ваша милость, вахтенные все крепко спят.
– Какие новости?
– Боже мой! Ваша милость может заставить их теперь хоть молиться, и ни один, даже самый храбрый из них, не осмелится сказать, что забыл молитву.
– Вы уверены, что их полностью укротили?
– В этом нет сомнения, хотя остались все те же двое-трое из них, которые, наверное, по-прежнему хотели бы затеять интригу, но они не доверяют друг другу и боятся вступить на скользкий путь сопротивления вашей милости.
– Да, так вот каковы эти люди, – сказал Корсар, несколько повысив голос, чтобы его мог услышать Уайлдер, – им недостает только одного и самого главного – честности, и потому никто и ни на кого положиться не может. А что они думают о моей мягкости, не стоит ли применить какие-то меры наказания?
– Лучше, если бы все осталось так, как есть. Все знают, что память у вас прекрасная и что опасно искушать ваше милосердие. Только баковый, всегда чем-то недовольный, на этот раз еще сильнее злится, вспоминая о кулаке негра.
– Да, он беспокойный, опасный субъект, надо бы от него избавиться; впрочем, я об этом подумаю, – сказал Корсар, прекращая этот разговор. – А ты, если не ошибаюсь, чересчур сегодня переусердствовал во время беспорядков. Смотри, чтобы этого не повторялось, а то впредь последствия окажутся для тебя далеко не из приятных.
Дэвид удалился, и оба моряка продолжали по-прежнему молча прохаживаться по мостику, убедившись, что их не подслушивают.
– Хорошие уши настолько же нужны на подобном корабле, как и мужественное сердце, – заметил Корсар. – В кубрике не следует много знать, а то нам, обитателям кают, может не поздоровиться.
– Да, наше ремесло опасно, – сказал Уайлдер, невольно выдавая свои тайные мысли.
Корсар молча продолжал ходить по палубе и наконец заговорил:
– Вы еще молоды, Уайлдер, перед вами только раскрывается ваша жизнь, подумайте о своем решении. Пока вы еще ни в чем не преступили то, что люди называют законами. Возможно, я проявляю эгоизм, пытаясь привлечь вас на свою сторону, но можете испытать меня – это не так. Скажите одно слово – и вы свободны, можете оставить этот корабль: земля недалеко – вот там, на горизонте, за этой светлой полосой. И не останется ни следа вашего пребывания на этом корабле.
– Отчего бы не воспользоваться таким случаем нам обоим? Если эта жизнь вне закона тяжела для меня, то она не легка и для вас. Если бы я мог надеяться… – и Уайлдер остановился.
– Что вы хотите сказать? – спокойно спросил Корсар, не дождавшись окончания. – Говорите откровенно, как другу.
– Позвольте тогда мне, как другу, открыться вам. Вы говорите, что вон там земля, и для нас с вами не составит никакого труда спустить шлюпку и под прикрытием ночи достигнуть берега раньше, чем наше отсутствие будет замечено.
– А что потом?
– Отправимся в Америку, удалимся в какое-либо уединенное место, где можно скрыться, заживем спокойно.
– Труден переход от такой власти здесь, среди своих, к нищенству в чужом краю.
– Но у вас же есть золото! Мы здесь полновластные хозяева. Кто нам помешает самим отказаться от власти? Раньше полуночи мы можем быть уже далеко.
– Как? Одни? И вы на это согласны?
– Нет, не совсем, было бы жестоко оставить двух женщин на волю разнузданной толпы.
– А разве благородно оставить тех, кто нам слепо доверился? Нет, Уайлдер, я никогда не сделаю такой подлости. Принять ваше предложение – значит стать негодяем. Пусть я вне закона, но никогда не стану предателем и не отступлю от своего слова. Может быть, когда-нибудь придет время, и те, для кого это судно было всей жизнью, разойдутся в разные стороны, но сделают это открыто, по доброй воле. Знаете ли вы, что меня привело к людям в Бостоне, где мы с вами в первый раз встретились?
– Нет, не могу себе представить! – ответил разочарованный Уайлдер, прощаясь со своей едва затеплившейся надеждой.
– Так слушайте, я вам расскажу. Один из преданных мне людей попал в руки правосудия, надо было его спасти. Он мне не нравился, но по-своему он был честный человек и верен мне. Кроме меня, никто не смог бы устроить его побег. При помощи золота и хитрости мне удалось его освободить, и теперь он между нами. Вот каким образом и каким риском я достиг своего влияния; и могу ли я погубить его одним поступком?
– Вы пожертвуете добрым мнением о себе этих разбойников ради уважения порядочных людей.
– Не уверен. Вы плохо знаете людей, если думаете, что можно достигнуть уважения преступлением. Кроме того, я не считаю себя способным ужиться в порабощенных колониях.
– Так вы уроженец Англии?
– Нет, сэр, я жалкий провинциал. Вы видели все мои флаги, среди которых нет одного. Если бы он существовал! Моя гордость и слава! Я защитил бы его кровью!
– Я не понимаю.
– Вы моряк и знаете, сколько рек впадает в море, сколько бухт, сколько парусов управляется людьми, впервые увидевшими свет на мирных землях.
– Я знаю, как богата моя родина.
– Похоже, что нет. Если бы вы знали ей цену, то флаг, о котором я говорю, реял бы на всех морях и жители нашей страны не отступали бы перед наемниками чужого короля.
– Понятно, я уже встречал таких, кто верит, что это может случиться.
– Это неизбежно! Если бы этот флаг свободно развевался и на море, и на суше, то никто больше и не вспоминал бы о Красном Корсаре.
– Но можно служить и королю.
– Королю мог бы, но слугою слуги быть не могу. Я вырос на одном королевском корабле и столько горького слышал о своей родине! А однажды один командир позволил себе такое оскорбительное выражение о моей родине, которое я не решаюсь вам повторить.
– Надеюсь, вы сумели проучить нахала.
Корсар, взглянув Уайлдеру прямо в глаза, ответил с ужасной улыбкой:
– Он никогда больше не повторял своих слов: он заплатил кровью за свою дерзость.
– Вы убили его в честном поединке?
– Да, мы дрались по всем правилам чести, но он был знатный англичанин, и этого стало достаточно, чтобы гнев короля обрушился на меня и превратил меня, верного подданного, в разбойника. Хотя он горько пожалел об этом. Но довольно – вот все, что я могу пока вам сказать, спокойной ночи.
И Корсар удалился. Уайлдер смотрел, как уходит его собеседник, и теперь остался наедине со своими мыслями стоять бесконечную вахту.
Глава XXII
Она в мои глаза Столь неотрывно, пристально смотрела, Что спотыкаться стал ее язык. И не вязались меж собою фразы.
