О намерении властей расправиться с непокорными сразу же было объявлено в пространном обращении главнокомандующего войсками Петроградского военного округа:
– Исполняя приказ Временного правительства очистить столицу от людей, с оружием в руках нарушающих порядок и угрожающих личной и имущественной безопасности граждан, предлагаю жителям не выходить без крайней необходимости на улицы, запереть ворота домов и принять меры против возможного проникновения в дома неизвестных лиц. Воинским частям предлагаю приступить немедленно к восстановлению порядка на улицах.
А в Таврическом дворце заседали члены ВЦИК и Петросовета. Решали, что делать.
Вероятно, с февральских дней здесь не было такого скопления народа. У солдат и рабочих, окруживших дворец, озабоченные, злые лица. Настроение у толпы такое, что они с наслаждением бы свернули шею всем соглашательским вождям.
– Министров сюда! – слышатся выкрики из толпы.
– Их уже и так звали, – ехидно отвечает кто-то. – Не выходят, бестии, не хотят.
– Так – штыками!
Пришлось кому-то доказывать, что штыки преждевременны, что надо еще подождать.
Атмосфера была накаленной.
Вышедший к демонстрантам Чхеидзе предложил выделить от пятидесяти четырех заводов четырех товарищей, которые сделают заявления.
И вот они во дворце.
Взял слово первый рабочий:
– Странно, когда приходится читать воззвание Совета: рабочие и солдаты называются в нем контрреволюционерами. Наше требование, общее требование рабочих – вся власть Советам рабочих и солдатских депутатов.
Второй представитель:
– На заводах нам грозит голод. Мы требуем ухода министров-капиталистов. Мы доверяем Советам, но не тем, кому доверяет Совет. Министры-социалисты пошли на соглашение с буржуазией, но буржуазия – наш кровный враг. Мы требуем, чтобы немедленно была взята земля, чтобы немедленно был учрежден контроль над промышленностью. Мы требуем борьбы с грозящим нам голодом.
Третий представитель:
– Довольно кормить нас словами. Я спрашиваю авторов воззвания: кто же посягнул на власть Советов? Нам нужен немедленный переход власти в руки революционного народа.
Четвертый представитель:
– Перед вами не бунт, а вполне осознанное выступление. Мы требуем принять все меры борьбы с саботажем и локаутами капиталистов. Необходимо установить рабочий контроль за производством. Пока соглашательская политика с буржуазией будет продолжаться, не может быть успокоения в стране. Довольно согревать эту гадину за нашей пазухой!… Сейчас, когда кадеты отказались с вами работать, мы спрашиваем: с кем вы еще будете сторговываться? Мы требуем, чтобы власть перешла в руки Всероссийского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. В этом единственный выход!
На выступления рабочих делегатов в Екатерининском зале первым откликнулся Церетели. Он заявил:
– Пролетариат требует захвата власти. Но это будет уступка насилию меньшинства!
Его поддержал Дан:
– Мы ответственные представители власти, отвечаем под штыками, стоящими вокруг нас: власти этой взять не можем и ответственность с себя снимаем. Если время наступило, то пусть ее берут в руки те, кто и раньше на этом настаивал. Страна с Лениным не примирится! – закончил он.
С призывом к разуму появился на трибуне и правый эсер Чайковский, «народный социалист»:
– Мы ведем мировую войну, от которой мы не можем отказаться, – сказал он, – и в то же время волей-неволей должны совершать социальную революцию. В этой коллизии заключается трагедия нашего положения. Я – за войну! – бросил он негодующий упрек в сторону левых скамей.
Если социалисты возьмут всю власть в свои руки, они через месяц окажутся банкротами!
Пока Чайковский рисовал мрачные картины большевизации революции, в зал вбежал близкий к Керенскому эсер Гоц и восторженно объявил:
– Во дворец явились Семеновский и Измайловский гвардейские полки. Они отдают свои силы в наше распоряжение и приветствуют ЦИК!
Депутаты встали, запели «Марсельезу».
К вечеру над Петроградом разразился проливной дождь. Настроение демонстрантов было сбито, ряды расстроены. Люди прятались от дождя в подъездах, сбивались группами в подворотнях.
Семеновцы и Измайловцы расположились биваком в Таврическом дворце. Спасать им было некого: делегаты Совета расходились по домам.
Зато бодрствовал Мариинский дворец и штаб военного округа. Правительство, опасаясь дальнейшего роста большевистского влияния в массах, планировало силой расправиться с «гидрой революции».
Но опасение, что периферия и, главное, фронт не поддержат выступление в столице, заставили ЦК большевиков быть сдержанными. Политическая атмосфера в Петрограде быстро изменилась. Те, кто еще вчера готовы были идти за большевиками – сегодня так же готовы обрушиться на них. Была разгромлена «Правда», арестованы большевистские руководители. В. Ленин и Г. Зиновьев ушли в подполье. В разных местах города демонстранты и митингующие оказались под обстрелом. И вот в Петроград вступили войска, прибывшие с фронта.
Правительство могло торжествовать победу: стихийное выступление рабочих и солдат 3–4 июля было подавленно. Уже вечером 6 июля оно из штаба округа переехало в Зимний дворец, поближе к английскому посольству. Наутро Керенский, встретившись с послом Бьюкененом, подвел его к окну и, не скрывая торжества сказал:
– Правительство теперь является в полной мере господином положения и будет действовать независимо от Совета. Видите, в сквере – арестованные и разоруженные бунтовщики. Они вскоре будут посланы на строительство Мурманской железной дороги как военнопленные. Исполком Совета наделил меня всей полнотой власти в отношении армии. И я уже уполномочил офицеров, в удовлетворение требований боевого генерала Корнилова, расстреливать без суда солдат, не повинующихся приказам.
– Необходимо применение тех же дисциплинарных мер и в тылу, – советовал сэр Джордж. – необходимо подавить рабочие беспорядки и включить Корнилова в состав правительства. Иначе произойдет новое большевистское восстание.
– Я разделяю ваши взгляды, – соглашался Керенский, – но у меня связаны руки.
– Не позже как завтра князь Львов заявит о своем уходе, – заметил посол и покровительственно добавил: – Союзники и Россия ждут от вас энергичных действий. Рабочие не разоружены, Ленин не арестован.
Керенский успокаивал посла, что малейшие попытки восстания со стороны большевиков заранее обречены на поражение.
А июльские события явили собой первые грозные раскаты гражданской войны.
Эти события внушили Керенскому беспокойство за судьбу царской семьи, и, опасаясь какой-либо новой революционной вспышки, он решил отправить ее из Царского Села в более безопасное место.
Предложение отправить их в Крым, где уже находились некоторые члены бывшей императорской фамилии, в том числе и мать Николая II Мария Федоровна, он отклонил. Остановились на далеком сибирском городке Тобольске, находящемся на расстоянии 250 км от ближайшей железнодорожной станции Тюмень.
