На Верхнем Дону вспыхнул мятеж. От одной станицы к другой скакали конные отряды. В самое короткое время на стороне мятежников оказалось 30 тысяч штыков.
Нельзя обойти молчанием и то, с какой жестокостью действовали казаки, поднявшиеся на восстание. Виселицы, расстрелы… Казаки веками защищали страну от иноземного врага, а теперь воевали против своих. Никто в точности не знает, сколько под острыми казачьими шашками пало красноармейцев, шедших усмирять Донскую вольницу. И сколько погибло казаков. А сколько их оказалось потом в эмиграции – в Болгарии, Греции, Турции, Франции. Репрессии против казаков продолжались.
Мы привыкли и знаем только о репрессиях 30-50-х годов. Но мало кто знает, что настоящая репрессия была проведена коммунистами не в эти годы, а в 20-е. Например, в 1922-28 годы в Кабардино-Балкарской республике репрессировано более 15 тысяч человек, принадлежавших к наиболее зажиточным слоям населения, а казачество вообще было уничтожено и казачий район (округ) был ликвидирован.
Глава XX
1
Оказался за границей и терский казак Никита Казей. Когда армия Деникина начала отступление с Северного Кавказа, кто-то из «доброжелателей» шепнул ему:
– Уходи, Никита, иначе ты первым в станице пойдешь в расход, – сообщил тот, зная откуда-то о директиве.
И Никита с небольшой группой станичников решился.
Красное закатное солнце смотрело вслед уходящим казакам. Впереди всадников на земле дрожали и пересекались уродливо длинные тени, они взбегали на пригорки, а потом полого вытягивались по всей равнине до края земли, до тех небесных тучек, что спустились на востоке преждевременной сумеречной мглой.
Кони шли резво, а в людях чувствовалась какая-то усталость и разбитость. Подъесаул Казей, назначенный командиром сотни, то и дело придерживал повод, оглядывая походный строй из конца в конец, подбадривал, подтягивал взводных командиров. Командир полка ехал впереди, о чем-то сосредоточенно думал. Когда Казей нагнал его, он посмотрел на темнеющее восточное небо, стрелы пересекающихся теней впереди, в багровом от зари пространстве, таившем в себе некую обреченность, и негромко сказал:
– Пусть запоют, что ли. Для души!
И когда они выехали на высокий берег Терека, откуда уже еле угадывалась только что покинутая станица, кто-то не очень верным, почему-то осевшим голосом запел:
Прощай, прощай, любезная станица
И вы, предобрые друзья,
Благословите, отец – мать родные,
Быть может, я на смерть иду.
Казаки подхватили, сначала нестройно, каждый со своей ноты и места, разобрали по голосам, выровняли. Кони пошли бойчее, дружным и отчетливым стал топот копыт.
В оранжевой закатной степи звучала старая казачья песня, с которой не одно поколение терцев уходило в далекие походы:
Простите, отец – мать родные,
Благословите сына своего.
Смотрите все вы, остальные,
Часы прощанья моего.
Сяду, сяду я на коня, помчуся,
Слезою грудь я обмочу.
Бог знает, когда возвращуся,
Назад к вам в гости прилечу…
Пели все, от головы строя до замыкающего. Каждый пел по-своему, кто – тихо, с раздумьем, кто – громче и с безотчетной лихостью. В середине колонны кто-то грязным кулаком вытирал слезы. Рядом кто-то высморкался с храпом и толкнул соседа локтем: «Не поет душа, братуха, а плачет…» – и в ответ услышал злобное, отчетливое: «Ага, поплачь, братишка, оно помогает!».
Никита Казей, объезжавший колонну, услышав сквозь неровное пение чьи-то слова: «Поплачь, братишка…», как бы очнулся. Боже, что же такое творится на русской земле, как оно могло раскрутиться до такой степени, что мы теряем облик человеческий? Казаки, веками защищавшие страну от иноземного врага, теперь воюют против своих. В самом деле, кто заглянул в душу казачью? Никто. Называли жизнь казака вольной. Однако какая это была воля? У казака двойная ноша. Работал в поле и нес службу. И срок службы – 20 лет. А что касается «нагаечников», так Никита сам знает, что казаки протестовали, когда их посылали против своего народа. Депутаты говорили об этом в Думе.
И вот их разделили на белых и красных. Ну что ж, что некоторые казаки отошли недавно к красным? Они ведь не подличали сознательно, они попросту искали безопасности для своих животов, для семей, отцов и малолетних детей, – неужели так велика и неискупима вина их? Темных, простых, не искушенных в этой политической борьбе «двух стихий», которые почти и не проявляются на поверхности событий. За что на нас такая кара? Где же справедливость?
Меланхолия души продолжалась у Казея не долго. Он сумел погасить ее холодком мысли расчета, сознанием опасности, хотя почувствовал в душе прилив яростной и неукротимой злобы.
Он даже заскрипел зубами и огладил чуткими пальцами холодноватый эфес шашки, висевшей на боку.
«Кто же его истинный враг? – Вот кого бы он рубанул с великим вожделением и лютой радостью. Нельзя… Надо еще разобраться. Не может быть, чтобы волчок судьбы не смешал направления, не набрал нужной скорости».
Тьма впереди сгущалась, солнце давно упало за горы.
Бесстрашно сражались добровольцы на полях сражений, но фортуна повернулась в сторону красных.
К весне 1920 г. их войска изгнали деникинцев с Украины. Войска Кавказского фронта ликвидировали группировку противника на Северном Кавказе. Остатки деникинских войск были прижаты к морю и вынуждены эвакуироваться морем из Новороссийска в Крым. Деникин отстранил себя от должности, и командование войсками перешло к генералу Врангелю.
Врангель создал сильные укрепления на Перекопе, в районе Сальского перешейка и Чонгарского полуострова. Главная линия обороны проходила по старинному Турецкому валу, имевшему высоту до 10 метров. Перед валом имелся широкий и глубокий ров, впереди рва – две линии окопов с проволочными заграждениями. По вершине вала тянулась линия окопов и блиндажей. С востока Турецкий вал прикрывался Сивашем, с запада – огнем кораблей. Сильно был укреплен и Чонгарский перешеек.
Военные специалисты Антанты считали Крым неприступной крепостью.
Но войска красных в ночь на 8 ноября форсировали Сиваш и укрепились на Литовском полуострове. На рассвете Турецкий вал загремел и задымился от непрерывной канонады. На расстоянии десятка верст слышался грохот тяжелых батарей, вздрагивание земли, вспышки залпов, – там бились и умирали на крутых скатах мерзлой земли штурмовые батальоны 51-й дивизии Блюхера и Особой ударноогневой бригады красных курсантов.
Первые атаки к полудню 9 ноября были полностью отбиты белыми. Неся огромные потери, цепи красных откатились и залегли. Началась лихорадочная переформировка, передвижка частей, подход резервов, но и второй штурм не принес успеха.
Поздно вечером Фрунзе вызвал по телефону Блюхера и коротко сказал:
– Ветер изменил направление, Сиваш заливает водой. Наши части на Литовском полуострове могут быть отрезаны. Надо взять вал во что бы то ни стало.
