На плацу лемносского лагеря Врангель приказал выложить камнями свое изречение, гласившее: «Только смерть может избавить тебя от исполнения долга».
Умирать Казею не хотелось, ну а что насчет долга… Свой долг перед Россией он выполнил, кажется, до конца, халупником
[13] никогда не был, воевал честно, в армии Врангеля тоже служил не за страх, а за совесть, пока не оказался на этом забытом Богом и людьми острове за тридевять земель от России.
– Что ожидает меня и тысячи других русских, потерявших в одночасье родину? – задавал он сам себе вопрос. – Кому они теперь нужны и нужны ли вообще?
Эти вопросы мучили не одного Казея. Длинными зимними вечерами в бараках шли нескончаемые, по-русски беспорядочные споры. Одни доказывали, что борьба не окончена и белую армию Европа использует для крестового похода против Совдепии. Другие полагали, что все само собой устроится, третьи мечтали вернуться на родину, однако вслух об этом говорить не решались, потому что это могло стоить жизни.
Помалкивал и подъесаул Казей. У него были свои счеты с Советской властью, хотя, казалось бы, богатств она у него не отобрала. Единственным «богатством» его был чин есаула, но и это «богатство» было весьма сомнительным в глазах окружающих его военных, что ему не раз недвусмысленно давали понять. И в самом деле. Пройдя ускоренные курсы при штабе корпуса, он в 1916 году получил чин сотника, подъесаула, а есаула ему присвоил уже Врангель, и это обстоятельство как раз вызывало скептические усмешки.
После беспорядочных споров он долго лежал с открытыми глазами, слушая вой ветра за тонкими стенами барака. Надвигалась страшная, безысходная тоска, до жути зримо перед глазами вставали сверкающие на зимнем солнце деревья, все в снегу, улицы родной станицы, церковь в центре, уютный теплый дом, старенькая мать и моложавая, красивая жена. Где все это теперь, что стало с родными? И что ждет его самого?
К весне 1921 года французское правительство, убедившись, что большевиков нельзя победить русскими или иностранными силами, опорная база которых находилась вне России, и вдобавок победить с помощью солдат, которые в момент наилучшего состояния армии в Крыму, на родной почве оказались не в силах защитить его от прямого нападения советских войск, прекратило помощь остаткам врангелевской армии.
Граф и простой станичник, барон и мелкий служащий ели из одного котла, искали дрова, пытались спасти и хоронили детей, объединенные общим горем.
Англо-французские власти обнесли лагеря проволочными заграждениями, которые в последствии убрали при условии перехода на собственное иждивение. Это многое объясняет, когда узнаешь их истинные цели – сломить дух, разобщить, рассеять по миру крупные и боеспособные подразделения Белой армии, которые еще могли отстоять Россию. В лагеря свободно пропускались агитаторы, записывающие желающих на работы в Бразилию и другие страны, приезжали даже из Советской России, обещали, что вернувшихся реабилитируют. Их дружно освистывали. Но, к сожалению, некоторые поверили и были расстреляны, сгинули в советских концлагерях. Генерал Врангель, русское командование всячески противостояли разобщению в рядах солдат и офицеров, среди казаков. И тем не менее многие покинули Лемнос в поисках лучшей доли.
Беженцы начали уезжать с острова в начале лета 1921 г. Они отправлялись на материковую Грецию, в Югославию, Болгарию.
Казей снова оказался на пароходе, на сей раз французском, который держал курс на Константинополь. Стояли теплые, почти летние дни, пассажиры все время проводили на палубе и по своему обыкновению спорили. Казей, как всегда, только слушал. Его внимание привлек сравнительно молодой мужчина с бородкой в пенсне, резко выделявшийся среди военных не только типично интеллигентной внешностью, но и манерой говорить. «Большевистская революция, – говорил он, – была чудовищной исторической ошибкой, вызванной случайным стечением обстоятельств, гримасой истории. Если бы ее не было, Россия все равно пошла бы по пути демократии и прогресса. История все расставит на свои места, и Россия пойдет вместе с другими цивилизованными странами по пути демократии и прогресса. Большевизм в России доживает свои последние дни».
Он говорил складно, убедительно, как по писанному. Человека с бородкой Казей видел впервые и поинтересовался у стоящего рядом худого поручика с мрачным лицом, слушавшего интеллигента.
– Не знаете, кто этот человек?
– Новиков, – недовольно буркнул поручик. – Газетный издатель. Типичный халупник. Смотрите, как разошелся. А спросите его, где он был, когда мы краснопузых били? Из-за таких, как он, мы и проиграли. Россия не созрела для демократии. Давить надо этих краснопузых жидомасонов. Только силой оружия можно спасти Россию от большевиков, а мы тонем в словесах.
Фамилия Новиков где-то встречалась Казею в газетах. Но познакомились они здесь, на пароходе. Казей заинтересовался рассуждениями Новикова. В отличие от большинства офицеров Новиков был противником монархии и видел будущее процветание и величие России в демократии и прогрессе. Правда, для Казея осталось неясным, что именно подразумевает его новый знакомый под этими словами. Видимо, и Новикову он чем-то понравился, скорее всего, его самолюбию льстил неподдельный интерес, который казачий офицер проявил к его персоне.
Когда пароход пришвартовался в бухте Золотой Рог, они были почти друзьями.
В Константинополе их пути разошлись. Новиков вынашивал планы создания собственной газеты и понимал, что в Турции, где русских эмигрантов было сравнительно мало, издание заранее обречено на провал. Он решил ехать в Софию, звал с собой Казея, однако тот отказался. Он подумывал о возвращении на родину и рассудил, что всегда легче уехать из Константинополя. Однако сделать это оказалось совсем не просто. Советские суда в порт не заходили, небольшие деньги, которые у него были, таяли, в Константинополе никакой работы найти не мог, да и почти ничего делать не умел, разве что воевать. В порту, правда, можно было подработать на разгрузке судов – амбалом, как здесь называли грузчиков, однако какой из него, с покалеченной ногой, амбал.
Как-то во время скитаний по пыльным и грязным портовым улочкам с ним заговорил на немецком языке иностранец. Казей, общавшийся на фронте с немцами и австрийцами, знал кое-какие слова, и они друг друга поняли Иностранец оказался помощником капитана грузового судна. Видимо, ему стало жаль русского офицера, своего сверстника, и он привел его к капитану. На судне нужен был разнорабочий, и его взяли. В Марселе он сошел на берег и больше на судно не вернулся.
Его дальнейшая судьба мало чем отличалась от судеб тысяч таких же русских эмигрантов. На чужбине сполна пришлось вкусить эмигрантского лиха: был мойщиком посуды в ресторане, закручивал гайки на конвейере автомобильного завода «Рено». По вечерам ходил на собрания Союза офицеров и постепенно понял, что господа офицеры озабочены не столько судьбами бывшей родины, сколько своими собственными распрями и дележом эфемерных должностей. Их объединяла лишь ненависть.
