С этими словами он извлек из внутреннего кармана продолговатый плоский футляр из зеленовато-серой телячьей колеи и бережно выложил его на белое полотно скатерти. Затем расстегнул золотую застежку и раскрыл футляр. Мы с братом инстинктивно придвинулись ближе, а Бартоломе со скучающим видом откинулся на спинку кресла, исподтишка наблюдая за нашей реакцией и явно наслаждаясь произведенным эффектом. Джозеф сдавленно ахнул. Глаза его затуманились алчностью пополам с восторгом. В то время я еще плохо разбиралась в драгоценностях, но подаренный мне гарнитур был великолепен даже на мой неискушенный вкус. Ожерелье из идеально подобранных рубинов — каждый величиной с ноготь моего мизинца и в оригинальной золотой оправе, — и пара сережек с еще более крупными камнями грушевидной формы. Переливаясь на свету тысячью граней, они походили на застывшие кровавые слезы.
— Я питаю особое пристрастие к драгоценным камням, — с улыбкой заметил бразилец. — Они не ветшают, не тускнеют и не теряют в цене. Их легко унести, спрятать и держать при себе, — самодовольно похлопал он по карману, — и они никогда тебя не подведут. Помните об этом.
Я запомнила слова Бартоломе и до сих пор благодарна ему за ценный совет, хотя, давая его, бразилец вряд ли подозревал в тот момент, как здорово он мне пригодится уже в самом ближайшем будущем.
— Это очень редкие камни. — Вынув из футляра одну из сережек, он поднес ее к глазам, разглядывая на свет. — Особенные.
— Они безупречны! — восторженно выдохнул Джозеф. — Дайте взглянуть.
Но Бартоломе проигнорировал его просьбу и повернулся ко мне, заметив вскользь:
— Не совсем так. Каждый из них, хотя и чистой воды, имеет небольшой изъян, за что и ценится гораздо выше, чем точно такой же, но без изюминки. Вот, взгляните. Будто какой-то иной мир заключен у него внутри…
Он поднес рубин ближе к пламени свечи, плавно покачивая зажатую между большим и указательным пальцами серьгу. Присмотревшись, я разглядела в самом центре крошечное пятнышко более густого и темного окраса, подобно сердцу, наполняющему тело камня жизнью и заставляющее его пылать своеобразным внутренним огнем.
Дав мне вволю налюбоваться, Бартоломе очень осторожно и аккуратно, почти благоговейно, уложил серьгу обратно в футляр. Да, это было настоящее сокровище, достойное особ королевской крови. Возможно, гарнитур изготовили для одной из испанских инфант, возможно, его заказали в качестве подарка любимой наложнице Великого Могола
[28], но как бы то ни было, до места назначения он не дошел, доставшись в числе прочих трофеев этому морскому разбойнику. Во всяком случае, я подобных камней еще не видела. На них можно было приобрести целую флотилию, и я ничуть не удивилась жадности и вожделению, написанным на лице брата.
— Щедрый подарок. Исключительно щедрый! -пробормотал он, потянувшись за футляром, однако бразилец вежливо, но решительно отвел его руку.
— Подарок вашей сестре, а не вам, мой друг, -с едва уловимым сарказмом в голосе напомнил Бартоломе и вопросительно посмотрел на меня. — Вы позволите, мисс Нэнси? — Он вышел из-за стола, обогнул мое кресло, ловко накинул на меня вынутое из футляра ожерелье и привычным движением защелкнул замочек. Касающиеся моей кожи гибкие пальцы были мягкими и теплыми, тогда как золото и каменья облегали горло холодным, жестким ошейником. — Готово! А теперь давайте посмотрим, как оно вам идет.
Бразилец помог мне подняться, велел прихватить сережки и подвел к большому каминному зеркалу, сам же остался стоять у меня за спиной, положив мне на плечи свои изящные смуглые руки. Я бросила опасливый взгляд на наше двойное отражение. Так и есть! Ожерелье опоясывало мою шею уродливым, кровоточащим шрамом. Бартоломе нахмурился.
— Рубины лучше всего смотрятся на фоне молочно-белой кожи, — словно оправдываясь, пустился он в объяснения после затянувшейся паузы. — С вами же, моя дорогая леди, здешнее солнце сыграло злую шутку. — Бразилец с неодобрением покосился на мои плечи, лицо и шею, сплошь покрытые золотистым загаром. — Но вы не волнуйтесь, все еще поправимо. Рубины чувствительнее других камней и быстрее реагируют на теплоту человеческого тела. Взгляните сами. Видите, как на глазах меняется и густеет их цвет? — Он чуть присел, и глаза наши оказались на одном уровне. — А теперь вообразите, насколько эффектнее они будут выглядеть, когда к вашей коже вернется ее алебастровая белизна. — Почти невесомые, как перышко, пальцы Бартоломе ласкающе прошлись по моим обнаженным плечам. Глаза его подернулись поволокой ностальгической грусти, и я интуитивно почувствовала, что он видит в зеркале не меня, Нэнси Кингтон, а странным образом воплотившийся во мне чей-то образ из отдаленного прошлого. Бразилец тряхнул головой, отгоняя наваждение, и закончил своим обычным тоном: — Моя сестра никогда не выходит из дому в дневное время иначе как под вуалью. Если хотите, чтобы ваша кожа приобрела прежний вид, рекомендую последовать ее примеру.
Изабелла наблюдала за нами с улыбкой, больше похожей на злобную гримасу, я же окончательно упала духом. Если меня все-таки заставят выйти замуж за Бартоломе, я неизбежно стану пленницей в его доме. Прощайте, леса и озера, прощайте, верховые прогулки, прощай, свобода! Мне придется сидеть взаперти, довольствуясь обществом этой противной грымзы. Представив себе подобную перспективу, я непроизвольно вздрогнула.
— Вы дрожите? — удивился бразилец. — Неужели вам холодно?
— Нет, сэр, скорее, наоборот. По-моему, у меня начинается жар. Я отвратительно себя чувствую.
14
Мое притворное недомогание послужило толчком к досрочному завершению ужина. Гости начали разъезжаться, но братец мой так напился, что не смог встать из-за стола. Бартоломе и мне предлагал остаться на ночь, но я настояла, чтобы Томас отвез меня домой. Стоя на крыльце в ожидании, пока он подаст экипаж, я раз за разом мысленно переживала все события недавнего застолья. Голова у меня шла кругом, а преследовавшая весь вечер тошнота обострилась до такой степени, что я начала подумывать, уж не захворала ли я всерьез. Возможно, мне не следовало уезжать на ночь глядя, но я не могла заставить себя провести еще несколько часов под крышей этого дома. Бразилец долго меня отговаривал, не хотел отпускать, навязывал услуги своего лекаря, но я наотрез отказалась, заявив, что дома найдется, кому меня подлечить, и что там я поправлюсь намного быстрее. Отвергла я и его предположение послать со мной вооруженную охрану. Сказала, что с Томасом мне ничего не страшно, что мы оба вооружены (я забрала у Джозефа пистолет) и отлично управимся сами.
Я без лишних церемоний попрощалась с хозяевами, ежеминутно сдерживая рвотные позывы, но когда коляска покатила по аллее, мне как-то сразу полегчало. Спазмы прекратились, дрожь прошла, и я немного расслабилась. Огромная луна повисла над горизонтом, озаряя окрестности мертвенно-бледным сиянием. Разжав стиснутые в кулаки пальцы, я с огорчением заметила на правой ладони два больших кровавых пятна. Сначала я подумала, что они от ногтей, но тут же поняла, что вижу рубиновые серьги, которые так и не успела примерить и о которых совершенно забыла.
