9. Каждый, кто по небрежению спустит взведенный курок в пороховом погребе либо войдет в него с горящей трубкой без крышки или зажженной свечой без фонаря, подлежит строгому взысканию по усмотрению капитана и общего собрания.
10. Женщины и дети не вправе оставаться на корабле после его выхода в море. Каждый, кто ради плотских утех укроет женщину, выдающую себя за мужчину, на корабле после его выхода в море, подлежит преданию смерти.
Собственно говоря, именно десятый пункт послужил главным поводом и основой для столь длительного препирательства между сторонниками и противниками включения нас с Минервой в состав экипажа. Когда Брум зачитывал эту статью, опять послышались голоса недовольных, что капитан, дескать, нарушает им же составленный и подписанный корабельный устав. Споры грозили возобновиться и пойти по второму кругу, но Адам отбился от нападок с ловкостью прожженного законника-крючкотвора, умело манипулируя формально безупречными цитатами из все той же злополучной десятой статьи. Вкратце, его аргументация сводилась к следующим постулатам:
Во-первых, никто не собирается укрывать на корабле женщин, а уж тем более использовать их для плотских утех.
Во-вторых, всем известно, какого новички пола, поэтому никто не посмеет утверждать, что они выдают себя за мужчин, хотя и носят мужскую одежду.
В-третьих, присутствие женщин в команде может оказаться весьма полезным и послужить ко всеобщей выгоде. Никто не заподозрит в пиратстве корабль, по палубе которого прогуливаются две очаровательные девушки.
Закончив речь, Брум выдержал паузу, давая время самым тупоголовым осмыслить его аргументы, и вернулся на прежнее место, чрезвычайно довольный собой, а боцман Пеллинг на всякий случай поспешил сменить капитана в центре круга, чтобы подкрепить его доводы уже известной нам историей.
— Бывали и раньше девки среди пиратов, — заговорил он внушительным басом. — Взять хотя бы Мэри Рид и Энн Бонни, служивших с Ситцевым Джеком…
— Точно, было такое дело! — выкрикнул кто-то из толпы. — Только Рэкхема со всей его командой в конце концов отловили и вздернули, а те двое уцелели. Пока сидели в тюрьме, ухитрились забрюхатеть, и на суде их помиловали. Вот до чего ловкие бабы!
Пираты дружно заржали, а самые нетерпеливые заорали, что хватит рассуждать и пора заканчивать. Ясное дело: в глотке у всех давно пересохло, а спиртное до окончания сходки капитан распорядился не выдавать. Брум понимающе ухмыльнулся, поднял руки, призывая к тишине, и зачитал заключительную статью устава:
11. Каждый, кто принудит к сожительству порядочную женщину без ее согласия, подлежит преданию смерти.
— А у новичков есть чем принудить к сожительству порядочную женщину? — послышался чей-то издевательский голос из задних рядов. — Не валяй дурака, Брум! Какой им смысл подписывать последний пункт?
— Зато у них найдется, чем принудить к сожительству тебя! — крикнули насмешнику с противоположной стороны круга.
— А меня и принуждать не надо, — парировал шутник. — Всегда готов оказать даме услугу!
Перепалка продолжалась под несмолкающий хохот, намеки становились все более прозрачными, ответные выпады — все более сальными и обидными, с переходом на личности. Я забеспокоилась. Сходка угрожала в любой момент выйти из-под контроля и перерасти во всеобщую потасовку. Минерва вела себя спокойно и хладнокровно, держалась достойно и даже временами посмеивалась над удачной остротой, мне же происходящее с каждой минутой нравилось все меньше и меньше. А что будет дальше, когда нам придется неделями, а то и месяцами жить рядом с этими мужчинами?
— Не волнуйся, — успокоила меня Минерва, поймав мой встревоженный взгляд и уверенно похлопав по рукоятке подаренного Винсентом пистолета за поясом. — Я прострелю башку любому, кто посмеет к нам приблизиться!
— Успокойтесь, друзья! — Брум попытался унять расшумевшихся пиратов, снова вскинув руки над головой. — Каждый, кто претендует на место в команде, должен поставить подпись под всеми статьями. Об этом мы договорились с самого начала, и данный вопрос не обсуждается. — Взгляд его внезапно сделался жестким, холодным и колючим, как колотый лед. Он неторопливо обвел глазами собравшихся и напомнил, не повышая голоса: — Как вам всем известно, любой желающий выступить на общем собрании обязан выйти в круг и во всеуслышание высказать свое мнение. Реплики с места не обсуждаются и во внимание не принимаются. Так есть желающие? — осведомился капитан, как бы невзначай положив руку на эфес своей сабли. — Нет? Вот и прекрасно. Тогда позвольте мне завершить церемонию. Готовы? — Повернулся он к нам. — Так, теперь правую руку на Библию, левую на тесак. Клянетесь ли вы перед лицом Господа не нарушать статьи сего устава даже под страхом смерти?
Мы встали лицом к лицу, скрестив руки, — мои холодные ладони поверх горячих пальцев Минервы.
— Клянемся! — ответили мы в унисон.
— Тогда подписывайте.
Вытащив из-за пояса нож, Брум надрезал кожу на подушечках наших больших пальцев, а Пеллинг подал гусиное перо. Сначала мне, потом Минерве. Мы поставили свои подписи так близко одна под другой, что ее кровь смешалась с моей.
Толпа восторженно взревела, хотя было не совсем понятно, чему они радуются: нашему посвящению в пираты или появлению Винсента Кросби с огромной двуручной серебряной чашей, до краев наполненной ромом? Капитан пригубил первым и передал ее нам. Минерва без видимых усилий поднесла чашу к губам и отпила глоток, умудрившись не пролить ни капли. Я никак не ожидала, что чаша окажется такой тяжелой, и, когда очередь дошла до меня, едва удержала ее в руках. Огненная жидкость обожгла нёбо, язык и горло, но я мужественно подавила приступ кашля, не желая отставать от подруги и ударить в грязь лицом перед командой. Подскочивший Винсент с улыбкой избавил меня от непосильной ноши, тут же приложился сам, за ним Пеллинг, и дальше чаша пошла вкруговую. Но желающих оказалось так много, что ее пришлось наполнять снова и снова. К тому времени, когда запиликали скрипки и начались пляски, о нас никто уже не вспоминал.
Мы незаметно ускользнули и нашли для ночлега укромное местечко, подальше от шумно веселящихся буканьеров. Минерва из предосторожности разбросала вокруг сухие ветки — чтобы успеть проснуться, если кому-то вздумается нас потревожить.
Я привыкла спать на земле, но рыхлый песок под открытым небом охлаждается за ночь сильнее, чем утоптанный земляной пол хижины. Я так замерзла, что проснулась на рассвете совсем закоченевшая. Оглядевшись по сторонам, я ужасно обрадовалась, увидев неподалеку разведенные костры, на которых готовился завтрак, и побежала греться. Мой старый знакомый Эйб Рейнольде получил повышение, сменив форму стюарда на фартук и белый колпак кока. Он накормил меня горячей кашей и напоил крепким чаем. Казалось, он рад снова видеть меня. Когда я спросила, нравится ли ему пиратская жизнь, он широко улыбнулся, выставив на показ свои выдающиеся клыки, и откровенно признался, что лучшей жизни и не знал. Я сидела на деревянной колоде и с аппетитом поглощала сытное варево, пока Эйб рассуждал о том, как быстро преобразилась «Салли-Энн», став настоящим пиратским кораблем, и о том, что пираты уснули прямо там, где свалились накануне после ночной попойки. Пляж напоминал поле битвы после сражения, с той лишь разницей, что полегших в ней бойцов скосили отнюдь не пушечные ядра и пули.
