Солнце поднималось над горизонтом, согревая все вокруг своими живительными лучами. Спящие пираты зашевелились, пробудились и сразу, словно лошади, впряглись в работу. Впряглись в буквальном смысле слова: налегая грудью на широкие ремни, схожие с конской упряжью, они дружными усилиями стащили «Избавление» с прибрежного песка на мелководье лагуны и оставили там лежать на боку и дожидаться прилива. Как только вода поднялась до максимального уровня, а корабль принял вертикальное положение, гребцы на двух шлюпках отбуксировали его на глубину.
Меня отправили помогать парусному мастеру, занятому изготовлением нового пиратского флага, который будет реять на флагштоке грот-мачты, внушая трепет и ужас всем встречным судам. Эскиз для рисунка на флаге набросал сам Брум: в центре черного полотнища традиционный череп над скрещенными костями, а по бокам песочные часы и обнаженный клинок.
— Они вроде как намек или подсказка: мол, время истекает, так что сдавайтесь, пока не поздно, иначе всем хана, — растолковал мне символический смысл дополнительных атрибутов мистер Джессоп, добавив с сомнением в голосе: — Кому надо, сообразит, я думаю, ежели, конечно, голова на плечах имеется.
Парусный мастер Йен Джессоп, меланхоличный человек маленького роста с уныло вытянутой физиономией и большими грустными глазами, виртуозно управлялся с иглой и наперстком, но рисовал до того скверно, что Адам, забраковав несколько изготовленных им флагов, начал терять терпение.
— Что за мазня, я тебя спрашиваю?! — негодовал капитан, с отвращением взирая на последний «шедевр» мастера. — По-твоему, это череп? Намалеванный бычий пузырь на палочках, вот что это такое! Что о нас подумают, увидев такое убожество? Примут за балаганных шутов, явившихся лупить их по головам
[38]. — Скомкав испорченное полотнище, Брум со злостью швырнул им в незадачливого живописца. — Кошка лапой и та лучше нарисует!
Пришлось мне взяться за дело. Припомнив уроки рисования и мысленно представив аналогичное изображение на надгробье в соборе Св. Марии, я взялась за кисть. С костями и песочными часами я управилась без затруднений, а с тесаком обошлась и того проще. Одолжив у одного из наблюдавших за моей работой самый большой, я приложила его к полотнищу и обвела по контуру, после чего осталось только закрасить его. Зрители восторженно загалдели.
— Ишь, ты! Лихо! — Один из пиратов одобрительно хлопнул меня по спине. — Да завидев такое страшилище, все купцы враз обосрутся! Уй!.. — Он вдруг вспомнил, кто я такая. — Прошу прощения, мисс, сорвалось.
— Надеюсь, твое пророчество сбудется, — ответила я с улыбкой. — Для того и старалась.
Капитан был доволен. Теперь уже ничто не препятствовало выходу «Избавления» в море, чтобы начать охотничий сезон. Первым делом Адам приказал поднять черный флаг и только потом дал команду ставить паруса. Отлив только начинался, задул попутный ветер, и мы благополучно покинули Катлесс-Бей, взяв курс на Наветренный пролив между Кубой и Испаньолой. Брум решил курсировать вдоль самых оживленных в Карибском бассейне морских путей в ожидании подходящей добычи в виде груженного товаром торгового судна. Винсент с жаром уверял, что встретить и захватить тихоходного «купца» в тех водах едва ли не проще, чем найти в курятнике цыпленка и свернуть ему шею. Почти никто не сомневался, что желанного приза долго ждать не придется.
Невидимая грань отделяет стоящих вне закона авантюристов от законопослушных обывателей. Ступив на палубу пиратского корабля и даже поставив свои подписи под его уставом, мы с Минервой еще не переступили черту. По ту сторону мы окажемся после первого абордажа, и тогда уже пути назад не будет. Я поделилась своими соображениями с подругой, напомнив ей, что еще не поздно отказаться и это наш последний шанс, но Минерва даже не удостоила меня ответом. Она стояла у фальшборта, держась за поручни и завороженно устремив взор в морскую даль.
Так началась наша жизнь среди пиратов.
21
Боевое крещение навсегда врезается в память. Ноги у меня сделались ватными, во рту пересохло, и я дрожала от страха, стоя наготове и с трепетом ожидая столкновения борт в борт с преследуемым нами судном. Нет ничего хуже ожидания. Я повидала немало сильных мужчин, чьи лица задолго до начала схватки белели как полотно, а их желудки выворачивало наизнанку или так прихватывало, что не всякий успевал добежать до гальюна. В таких случаях не принято подтрунивать, а тем более издеваться над осрамившимся товарищем, и даже записные насмешники, способные подшутить хоть над собственным палачом, хоть над самим сатаной, не позволяют себе ничего лишнего.
В такие минуты все напряжены, сосредоточены и ждут сигнала, сжимая в руках багры и абордажные крючья, метательные ножи, топоры и тесаки. Иногда Брум собирал на баке музыкантов, и мы атаковали противника под барабанную дробь и звуки литавр, но чаще приказывал палить из пушек холостыми выстрелами, и тогда волна полуобнаженных пиратов накатывалась на обреченное судно прямо из облаков клубящегося порохового дыма.
Но стоит перебраться на палубу приза, и все меняется, будто по мановению волшебной палочки. Собственные страхи безвозвратно уходят, как только осознаешь, что они ничто по сравнению с тем ужасом, который команда и пассажиры атакуемого корабля испытывают перед пиратами. Мы обрушивались на них с безрассудной дерзостью, очертя голову и безжалостно пресекая малейшие попытки к сопротивлению. Впрочем, заранее деморализованные жертвы обычно сразу сдавались, прекрасно зная, что в противном случае пощады не будет.
В тот первый раз мы с Минервой, обе с ног до головы обвешанные оружием, стояли рядом у фальшборта и ждали команды. У каждой по паре заряженных пистолетов со взведенными курками, заточенный до бритвенной остроты тесак, ножи и тяжелый топор в петле на поясе. Мне никак не удавалось унять дрожь в коленках, костяшки пальцев, сжимавших поручни, побелели, в то время как Минерва оставалась холодной и спокойной, как высеченная изо льда статуя. Мне случалось и раньше наблюдать ту же позу и тот же остановившийся и будто устремленный в неведомые дали взгляд у Филлис, Томаса и других рабов, на которых изливалась маниакальная злоба Дьюка. Взгляд этот выражал не только безропотную покорность и смирение с неизбежным, но еще и молчаливый вызов, наперекор всему бросаемый судьбе.
Меня подташнивало и знобило, бросая то в жар, то в холод, лицо позеленело, как кожура недозрелого банана. Сухая и теплая рука подруги ободряюще сжала мое запястье.
— Мы будем оберегать друг друга в бою, — склонилась к моему уху Минерва, чтобы перекричать грохот пушечной канонады. — И ничего не бойся: ведь ты со мной, а я с тобой!
Мы одними из первых покинули «Избавление» и одновременно перепрыгнули на палубу атакованного судна, готовые драться и умереть, защищая спину напарника. Но схватка увяла, не успев разгореться. Экипаж «купца» капитулировал после первого же натиска. Это было самое обыкновенное торговое судно, и люди нанимались на него вовсе не за тем, чтобы сражаться с пиратами. Они сложили оружие, не оказав сопротивления, но когда все закончилось, я едва успела добежать до фальшборта. Обнаружив меня перегнувшейся через поручень и кормящей рыбок остатками вчерашнего ужина, Минерва не нашла ничего более оригинального, чем задать мне идиотский вопрос:
