— Почему ты меня остановила? — прошипела она. — Я уже держала на прицеле этого лощеного офицерика. Оставалось только курок спустить!
— Я не могла позволить тебе застрелить его. Знаешь, кто это? Уильям!
Конечно, откуда ей было знать, если она никогда его не видела!
— Ладно, пусть так, но мы все равно не должны были сидеть сложа руки и безропотно дожидаться, пока нас всех повяжут поодиночке!
— Но их больше, и они лучше вооружены, — напомнила я. — Нас бы просто перестреляли, вот и все.
— Смерть в бою лучше, чем унизительный плен и позорная казнь! — парировала Минерва и добавила после короткого раздумья: — Хотя для тебя все еще может обернуться иначе.
Я поняла, на что она намекает. Белые корсары еще могли рассчитывать на какое-то подобие судебного разбирательства, в то время как чернокожие автоматически приравнивались к беглым рабам и отправлялись на виселицу без суда и следствия. Что ж, казнь через повешение — не самый мучительный способ отнять у человека жизнь. Говорят, смерть наступает мгновенно.
— Ты не знаешь… — начала я, но не успела закончить фразу.
— А ну заткни пасть! Иначе я тебе сам ее заткну! — рявкнул у меня над ухом какой-то солдат и в подтверждение угрозы съездил мне по скуле мушкетным прикладом.
Потом нас вывели из таверны, провели под конвоем по набережной, распихали по шлюпкам и отвезли на военный корабль. Сердце мое радостно забилось, когда я увидела, что нашей шхуны на стоянке нет. Значит, Сэм успел вовремя предупредить Винсента, и тот увел ее из бухты. Лучше уж потерять половину команды, чем всю да еще и с кораблем в придачу. А там, кто знает, может быть, оставшиеся на свободе друзья найдут способ выручить нас из плена? Но все надежды на спасение рассеялись в прах, как только перед нашими взорами замаячила внушительная громада линейного корабля третьего класса, несущего на двух орудийных палубах семьдесят крупнокалиберных орудий. С таким монстром тягаться и думать нечего. Одним залпом в щепки разнесет!
27
Нас собрали на палубе, и сам капитан соизволил покинуть свою каюту, чтобы полюбоваться на захваченных корсаров. Освещенное фонарями лицо командира «Орла» кривилось в презрительно-высокомерной гримасе. Он прошелся вдоль строя, брезгливо морщась, как будто видел перед собой не людей, а корабельных крыс.
— Запереть их в трюме, — коротко распорядился капитан, развернулся на каблуках и отправился досыпать.
А мы еще долго спускались по многочисленным трапам, минуя одно межпалубное пространство за другим, пока не добрались до холодного и сырого трюмного отсека, расположенного намного ниже ватерлинии. Нам приказали занять места на длинных скамейках и сковали одной цепью, пропущенной между ног поверх ножных кандалов. Слава богу, хоть наручники сняли. Затем конвоиры убрались восвояси, задраив за собой люк и оставив нас в кромешной темноте. Лишь звуки плещущей в борт волны напоминали о существовании внешнего мира.
Мы полагали, что до утра уже больше ничего плохого не случится, но ошиблись. Сверху послышалась мерная барабанная дробь, к которой вскоре присоединился слаженный хор мужских голосов, затянувших какую-то заунывную песню. Пение сопровождал режущий слух непрерывный скрипучий звук, перемежающийся сухими и трескучими, как холостой пистолетный выстрел, щелчками, следующими друг за другом через примерно равные промежутки времени.
— Да это же кабестан!
[66] — первым догадался, что происходит, второй помощник Холстон. — Будь я проклят, если они не снимаются с якоря!
Все навострили уши, вслушиваясь в натужный скрип вращаемого кабестана. Некоторое время спустя лязг якорной цепи в клюзе
[67] и громкий всплеск за бортом возвестили о том, что якорь поднят и закреплен.
— Должно быть, они засекли «Скорое возвращение» и намылились в погоню, — предположил кто-то из корсаров. — Мало им наших шкур, так еще и корабль захапать захотели!
«Орел» между тем начал медленно разворачиваться носом к выходу из бухты, куда его должны были отбуксировать на веслах. Вначале он еле двигался, но как только вышел в открытое море и поймал ветер, сразу ускорил ход.
О пленниках как будто забыли. Томительно тянулись часы, а мы так и продолжали сидеть во мраке, прикованные к жестким скамьям и лишенные возможности сделать хотя бы несколько шагов, чтобы размять затекшие ноги. Конечно, так не могло длиться до бесконечности: рано или поздно о нас кто-нибудь вспомнит и наведается проверить, все ли в порядке. Так и случилось. Когда люк над нашими головами со скрежетом открылся, я уже выработала план действий и знала, что делать.
— Эй, парень! — крикнула я, подняв голову и сместившись по скамье, насколько позволяла цепь, таким образом, чтобы свет фонаря в руке надзирателя падал на мое лицо. — Мне необходимо поговорить с капитаном!
— А больше ты ничего не хочешь?! — с издевкой осведомился матрос — совсем еще молоденький, судя по голосу и прыщам на безбородой физиономии. — Какие дела могут быть у нашего капитана с такой мразью, как ты? И что ты будешь делать, если он не пожелает с тобой разговаривать?
— А мне почему-то кажется, что пожелает, — невозмутимо парировала я.
— С чего бы это вдруг? — насмешливо прищурился матросик.
— А с того, что я женщина!
Одним движением разорвав рубашку, я выставила на обозрение свои девичьи груди. Эффект был потрясающий. Глаза парня изумленно округлились, а лицо покрылось восковой бледностью, быстро сменившейся густым румянцем. Фонарь в задрожавшей руке охранника начал угрожающе раскачиваться, и я даже испугалась, что он уронит его мне на голову. Посчитав, что с него достаточно, я запахнула рубашку и застегнула камзол.
— Ну что, убедился? — не без ехидства осведомилась я. — Так чего ж ты ждешь? Беги докладывай!
Но когда я снова подняла голову, его уже и след простыл. Сквозь оставленный открытым люк доносился удалявшийся топот и отчаянные крики беглеца: «Господин лейтенант! Господин лейтенант!» Он улепетывал так стремительно, как будто за ним толпой гнались призраки всех пиратов, уничтоженных славным Королевским флотом!
— Который из них выдает себя за женщину? — осведомился знакомый голос.
— Вон она, сэр! — указал на меня пальцем юнец-охранник, вернувшийся с подкреплением в лице Уильяма, сержанта морской пехоты и еще одного матроса постарше.
— Наверх ее! — распорядился лейтенант. — Спускайтесь втроем. Займитесь ею, сержант, а остальные пусть за корсарами приглядывают.
Оба надзирателя, стоя в стороне с заряженными мушкетами наизготовку, поглядывали на меня с любопытством и некоторой опаской, как на диковинного зверя. Сержант снял с меня кандалы, и я с облегчением поднялась со скамьи, переступив толстую цепь, прежде не позволявшую ни встать, ни размять ноги. По трапу я карабкалась первой, следом пыхтели матросы, а сержант страховал внизу и полез наверх только после того, как напарники преодолели подъем и снова взяли на мушку закованных в железо пиратов.
