— Любопытно, — хмыкнул Адам. — А кто именно из наших общих знакомых так сильно ему насолил, слухи не сообщают?
— Сообщают, — кивнул Эндрюс. — Это вы, сэр.
Солнце село. Сразу налетели мошки и ночные бабочки и принялись беспорядочно виться вокруг зажженной лампы.
— Выходит, у него на меня зуб? — изумился Брум. — С чего бы это?
Корсарам не привыкать, что на них охотятся все, кому не лень, но чтобы так целенаправленно, нужны очень веские основания. Винсент что-то пробормотал сквозь зубы. Очень тихо, но я услышала. Винтана. Рок, судьба, нечто такое, чего нельзя избежать. Я вполне разделяла его чувства, давно ощущая занесенный над моей головой меч Немезиды
[85].
— Что у него за корабль? — спросил Винсент.
— Большой, — ответил Том. — Очень много пушек. Но конструкция устаревшая, как будто он из минувшего века в наше время переместился. А еще он весь черный. И паруса, и мачты, и флаг.
— Флаг без девиза, верно? — вмешалась я, внутренне похолодев от нехорошего предчувствия.
— Верно, — удивился Эндрюс. — А ты откуда знаешь?
— Я его видела.
— Где?
— Во сне.
Минерва несколько раз кивнула в подтверждение того, что я говорю правду. Брум недоверчиво покосился на меня, но не стал иронизировать, а просто спросил:
— И ты знаешь, кто этот черный охотник?
— Знаю. Бартоломе.
— Бразилец? — Он нахмурился. — Я был уверен, что он потерял нас еще в Америке и вернулся на Ямайку несолоно хлебавши. Проклятье!
— Откуда известно, что он за нами охотится? — поинтересовался Винсент.
— Черный корабль несколько раз пересекал Атлантику. Останавливал встречные суда. Его капитан расспрашивал о вас, — пояснил Том.
— Но мы-то в Индийском! — сразу повеселел Адам. — Здесь ему нас нипочем не сыскать!
— Я так не думаю, — покачал головой Винсент. — Если уж ему так приспичило, рано или поздно он нас и здесь достанет.
— Считайте, уже почти достал, — добавил Эндрюс. — Мы ведь не просто так сюда зашли. Это я шкипера уговорил, чтобы успеть вас предупредить. Когда мы заходили в Кейптаун, там только и разговоров было, что о черном корабле-призраке. Его принимали за «Летучего голландца». Но дело не в дурацких суевериях, а в том, что последнее судно, с которым он повстречался, накануне миновало Дурбан. А это означает, что бразилец обогнул мыс Доброй Надежды и направляется на север. Сюда. За вами.
Брум задумался. За последние несколько месяцев он приобрел такую широкую известность, что Бартоломе не составит труда выяснить, где его искать. Очень может быть, что он совсем рядом и уже завтра нагрянет с далеко не дружественным визитом,
— Нет, ты мне все-таки ответь, — посмотрел он в упор на Тома, — на кой черт я ему сдался?
Адам был блестящим капитаном, и никто не рискнул бы назвать его тупицей, но временами у него начисто отказывало логическое мышление.
— Бразильцу нужен вовсе не ты, — тоскливо вздохнула я.
43
Брум собрал команду на сходку, и мы порешили, что негоже нам бегать и прятаться от объявившегося охотника за корсарами. Мы поднимем «Веселого Роджера», выйдем в море, как в былые времена, и снова займем свои прежние места на борту. Винсент — шкипера и первого помощника, Пеллинг — квартирмейстера и боцмана, Филипс — старшего канонира. Не будет с нами только Минервы.
Почему? Минерва была беременна, и хотя срок был небольшой, ее постоянно тошнило, и мы пришли к единодушному мнению, что в таком деликатном состоянии ей лучше поберечься и не рисковать. Минерва возмущалась, доказывала, что это безопасно, приводила в пример других женщин и даже, переломив свой гордый, независимый характер, унизилась до просьб, но Винсент и Брум оставались непоколебимы, а я тем более.
Перед выходом в море мы установили на корабль дополнительные орудия, самоуверенно посчитав, что с таким арсеналом нам никто не страшен, и на следующее утро подняли якорь. Ветер дул попутный, в небе ни облачка, но Винсент был угрюм и неразговорчив. Он стоял на корме, опершись на поручни, и мрачно вглядывался в туманную даль, где остались покинутый нами остров и Минерва.
— Не беспокойся о ней, — попыталась я развеять дурное настроение шкипера, — она в безопасности. Бразильцу нужна только я, больше его никто не интересует.
Вот только уверенности в этом у меня почему-то поубавилось. Чем дальше мы удалялись от берега, тем сильнее беспокоила меня навязчивая мысль, что я чем-то напоминаю утку, отводящую лису от гнезда с птенцами, прикидываясь, будто у нее перебито крыло. С одной стороны, вроде бы все логично, а с другой… Бартоломе все-таки не лис, а матерый волк, его так просто не проведешь!
Брум приказал удвоить число вахтенных и не ослаблять внимания ни днем, ни ночью. С утра до вечера впередсмотрящие на мачтах обозревали все стороны горизонта, напрягая глаза в поисках противника и не находя никаких признаков его присутствия. Так прошло несколько дней, и даже самые стойкие и убежденные начали склоняться к мнению большинства, что Эндрюсу тогда померещилось и замеченный им корабль был тем самым легендарным «Летучим голландцем», встреча с которым, по морским поверьям, предвещает несчастье. Все чаще раздавались голоса, что мы ищем там, где бразильца нет. Так не лучше ли вернуться на Мадагаскар и дождаться, пока ситуация не прояснится?
Бартоломе атаковал нас на рассвете пятого дня, всего через несколько часов после того, как Брум принял решение прекратить крейсирование и возвращаться назад.
Ночь выдалась прохладной и тихой. Паруса безжизненно повисли, лишь изредка лениво пошевеливаясь от легкого дуновения случайного ветерка. Я несла вахту по правому борту, то и дело бросая нетерпеливые взгляды в сторону востока, где вскоре должен был показаться над морем краешек восходящего солнца и развеять непроглядный ночной мрак. Томительно тянулись минуты, но вот, наконец, как всегда неожиданно, без предупреждения, одинокий ослепительный луч блеснул над горизонтом — как будто пробудился к жизни и вспыхнул огонь невидимого маяка. И сразу все вокруг начало стремительно изменяться как по мановению волшебной палочки. Небо посветлело, ночь отступила. Багрово-красный диск дневного светила величественно поднимался над волнами, окрашивая редкие облака в пурпурно-розовые тона.
Со стороны материка неудержимо накатывалась широкая полоса утреннего тумана, вскоре достигшая нашего корабля и окутавшая его от киля до клотиков непроницаемым белым саваном. Насыщенная испарениями белесая муть оседала крупными каплями на волосах и лицах, на палубе и поручнях фальшборта, на снастях и парусах, быстро пропитавшихся влагой и заметно отяжелевших. Я моментально продрогла от промозглой сырости и зябко ежилась на своем посту, от души жалея, что не прихватила куртку. Более предусмотрительные вахтенные запахивали бушлаты и поднимали воротники.
