Аббат вежливо приветствовал его и предложил ему железную кровать в келье с окнами на юг – извинившись за то, что в гостевых комнатах недавно жили больные оспой. Монсеньору прислуживали его люди, и он ел кашу и травы вместе с монахами в трапезной – по словам брата-охотника, перепела и земляные кукушки непостижимым образом куда-то исчезли.
На этот раз аббат не стал предупреждать Фрэнсиса о том, что тому не следует излишне напрягать воображение. Пусть проявит его, если посмеет. Advocatus diaboli, возможно, сразу не поверит даже правде – а сначала устроит ей хорошую трепку и вложит персты в ее раны.
– Насколько я понимаю, тебе свойственно падать в обморок, – сказал монсеньор Флоут, когда остался наедине с братом Фрэнсисом и устремил на него то, что брат Фрэнсис принял за злобный взгляд. – Скажи, в твоей родне были случаи эпилепсии? Безумия? Мутаций нервной системы?
– Нет, ваше сиятельство.
– Я – не «сиятельство», – отрезал священник. – Итак, сейчас мы вытянем из тебя правду. Достаточно небольшой процедуры – казалось, говорил его тон. Постараемся обойтись крошечной ампутацией.
– Тебе известно, что документы можно искусственно состарить? – сурово спросил он.
Брат Фрэнсис про то и не слыхивал.
– Ты понимаешь, что имени «Эмили» в найденных тобой бумагах нет?
– Ой, но это… – Фрэнсис умолк, внезапно потеряв уверенность в себе.
– Там было имя «Эм», не так ли, которое, возможно, является уменьшительным от «Эмили».
– Я… Я полагаю, что так, мессер.
– Но также может быть уменьшительным от «Эмма», верно? А имя «Эмма» ДЕЙСТВИТЕЛЬНО нашли в документах!
Фрэнсис молчал.
– Ну?
– А какой был вопрос, мессер?
– Не важно! Я просто подумал, что тебе стоит об этом знать. Улики заставляют предположить, что «Эм» означает «Эмма», а «Эмма» – не уменьшительное от «Эмили». Что ты на это скажешь?
– Мессер, у меня не было мнения на этот счет, но…
– Что «но»?
– Разве муж и жена всегда называют друг друга точно по имени?
– ТЫ ЧТО, ДЕРЗИШЬ МНЕ?
– Нет, мессер.
– А теперь говори правду! Как ты нашел убежище и что это за бредовая история о призраке?
Брат Фрэнсис попытался объяснить. Advocatus diaboli периодически прерывал его, фыркая и задавая саркастические вопросы. А когда монах завершил рассказ, адвокат дьявола попытался найти в нем бреши и цеплялся к каждому слову. Вскоре самому Фрэнсису начало казаться, что он на самом деле не видел того старика, а все придумал.
Перекрестный допрос был безжалостным, однако Фрэнсиса он пугал меньше, чем беседа с аббатом. Адвокат дьявола мог всего лишь один раз порвать его на части, и понимание того, что операция скоро закончится, помогала ампутанту терпеть боль. В аббатстве же он мог быть наказан за любую ошибку снова и снова – ведь Аркос навсегда останется повелителем и инквизитором его души.
Монсеньор Флоут увидел, как брат Фрэнсис реагирует на первый натиск, и, похоже, решил, что история монаха слишком бесхитростна, чтобы атаковать изо всех сил.
– Ну, брат, если таков твой рассказ, и ты не намерен отступать от своих слов, то ты вряд ли вообще нам понадобишься. Твоя правда – хотя я этого не признаю – столь банальна, что даже смешно. Ты понимаешь?
– Именно так я и думал, мессер, – вздохнул брат Фрэнсис, который в течение многих лет пытался убедить остальных в том, что паломник – совсем не важная фигура.
– Ну наконец-то ты это сказал! – рявкнул Флоут.
– Я всегда говорил, что, по-моему, это, скорее всего, просто старик.
Закрыв глаза рукой, монсеньор Флоут тяжело вздохнул. У него был большой опыт общения с ненадежными свидетелями, и поэтому он больше ничего не сказал.
* * *
Прежде чем покинуть аббатство, advocatus diaboli – как до него адвокат святого – заглянул в скрипторий и попросил показать ему иллюстрированную работу, прославляющую чертеж Лейбовица («жуткую невразумительность», по словам Флоута). На этот раз руки монаха дрожали не от рвения, а от страха: он снова испугался, что его заставят бросить проект. Монсеньор Флоут молча взглянул на пергамент, трижды сглотнул и наконец заставил себя кивнуть.
– У тебя бурное воображение, – признал он, – но всем нам это уже известно, да? – Он помолчал. – Сколько ты над этим работаешь?
– Шесть лет, мессер… с перерывами.
– Похоже, осталось еще по крайней мере столько же.
Рога монсеньора Флоута мгновенно сократились на дюйм, а клыки совсем исчезли. В тот же вечер он уехал в Новый Рим.
Текли годы, прорезая морщины на юных лицах и прибавляя седины на висках. Работа в монастыре не прекращалась; каждый день в небеса летел гимн суточного круга богослужений, каждый день в мир тек тонкий ручеек переписанных текстов. Иногда монастырь сдавал в аренду своих писцов епархии, церковным трибуналам и тем немногим светским властям, которые были готовы их нанять. Брат Джерис загорелся желанием построить печатный станок, но аббат Аркос задушил этот план в зародыше, едва узнав о нем. У аббатства не было в достатке ни бумаги, ни подходящей краски, а в мире, гордящемся своей безграмотностью, отсутствовал спрос на дешевые книги. Инструментами писцов продолжали оставаться перья и чернильницы.
В день Праздника пяти святых глупцов прибыл гонец из Ватикана с радостной вестью: монсеньор Флоут отозвал все возражения и теперь отбывал епитимью перед иконой блаженного Лейбовица. Монсеньор Агуэрра доказал свою правоту, и папа издал указ, в котором рекомендовал канонизировать блаженного. Дата торжественного объявления была намечена на грядущий Святой год; она совпадала с днем созыва Всеобщего собора, который должен был утвердить доктрину об ограничении церковной власти вопросами веры и морали. Данная тема в ходе истории всплывала неоднократно – и каждые сто лет возникала в новом виде, особенно в темные времена, когда «знания» человека о ветрах, звездах и дожде сводились просто к вере. Во время собора основатель Альбертийского ордена будет включен в церковный календарь.
По этому поводу в аббатстве прошли торжества. Дом Аркос, иссохший и близкий к старческому слабоумию, вызвал к себе брата Фрэнсиса и прохрипел:
– Его Святейшество приглашает нас в Новый Рим на канонизацию. Собирайся в дорогу.
– Я, господин?
– Только ты. Брат-аптекарь запретил мне путешествовать, а брату-настоятелю не подобает покидать аббатство, пока я болен… И давай на этот раз без обмороков, – сварливо добавил дом Аркос. – Суд счел дату смерти Эмили Лейбовиц неопровержимо доказанной, и, похоже, сей успех незаслуженно приписали тебе. В общем, тебя пригласил Его Святейшество. Советую славить Господа и не задирать нос.
Брат Фрэнсис пошатнулся.
