В соборе вновь зазвучала литания: «Отец наш небесный, Боже, помилуй нас. Сын, Искупитель, Боже, помилуй нас. Святой Дух, Боже, помилуй нас. О Святая Троица, miserere nobis!
[32] Святая Дева Мария, молись за нас. Sancta Dei Genitrix, ora pro nobis. Sancta Virgo virginum, ora pro nobis…»
[33]
Фрэнсис посмотрел на портрет блаженного Лейбовица, недавно представленный публике. Фреска героических пропорций изображала блаженного перед судом толпы. Но если Лейбовиц, вырезанный Финго, сухо ухмылялся, то на портрете он каким-то образом излучал величие – и полностью соответствовал обстановке в соборе.
«Omnes sancti Martyres, orate pro nobis…»
[34]
Когда литания завершилась, монсеньор Мальфреддо Агуэрра снова обратился к папе и попросил, чтобы имя Исаака Эдварда Лейбовица было официально включено в церковный календарь.
Папа вновь воззвал к Святому Духу за наставлением, прочитав Veni, Creator Spiritus
[35].
И в третий раз Мальфреддо Агуэрра просил папу выступить с воззванием.
– «Surgat ergo Petros ipse…»
[36]
И наконец, свершилось. Папа Лев XXI провозгласил решение церкви, принятое под руководством Святого духа: малоизвестный техник по имени Лейбовиц – на самом деле святой, и к его сильному заступничеству можно и должно прибегать. Кроме того, папа назвал праздничный день, когда следует служить мессу в честь святого.
– Святой Лейбовиц, заступись за нас, – выдохнул брат Фрэнсис вместе с остальными.
После короткой молитвы хор грянул Te Deum
[37]. Потом отслужили мессу в честь нового святого, и на этом все закончилось.
* * *
В сопровождении двух распорядителей в алых ливреях небольшая группа паломников прошла по бесконечной анфиладе коридоров и передних. Иногда она останавливалась перед богато украшенным столом очередного чиновника; тот проверял их документы и гусиным пером ставил подпись на licet adire
[38], который надлежало предъявить следующему чиновнику с еще более длинным и труднопроизносимым званием. Брат Фрэнсис дрожал. Среди его спутников были: два епископа; человек в одеждах, украшенных золотом и мехом горностая; вождь лесного племени, обращенный в христианство, по-прежнему одетый в шкуру пантеры – тотема его племени; простак в кожаной куртке, несущий сапсана с колпачком на голове – очевидно, подарок Его святейшеству; и несколько женщин – вероятно, жены «обращенного» вождя или, возможно, бывшие наложницы, содержать которых запрещали законы церкви, но не племенные обычаи.
Паломники поднялись по scala caelestis
[39], и скромно одетый cameralis gestor
[40] проводил их в небольшую приемную перед огромным залом консистории.
– Его святейшество примет здесь, – негромко сообщил высокопоставленный лакей распорядителю, который нес верительные грамоты. Затем оглядел паломников – как показалось Фрэнсису, довольно неодобрительно – и что-то шепнул распорядителю. Распорядитель покраснел и что-то шепнул вождю. Тот нахмурился и снял с себя голову пантеры, оставив ее болтаться на плече. Затем состоялась короткая дискуссия относительно расстановки паломников, и Его Верховное Ханжество, главный лакей, расположил гостей, словно шахматные фигуры, в соответствии с неким тайным протоколом.
Папа не заставил себя долго ждать. В комнату для аудиенций, в окружении свиты, вошел невысокий человек в белой сутане. Брат Фрэнсис внезапно почувствовал головокружение, но вспомнил, что дом Аркос обещал содрать с него кожу заживо, если тот упадет в обморок во время аудиенции, и взял себя в руки.
Паломники опустились на колени, старик в белом ласково попросил их встать. Брат Фрэнсис наконец набрался храбрости и посмотрел на него. В соборе папа римский был всего лишь сияющей белой точкой в океане цвета; здесь брат Фрэнсис увидел его вблизи и постепенно осознал, что папа – в отличие от пресловутых кочевников – отнюдь не трех метров роста. К удивлению монаха, этот хрупкий старик, Отец Князей и Царей, Миротворец и Наместник Иисуса Христа на Земле, казался куда менее грозным, чем аббат Аркос.
Папа медленно двинулся вдоль строя паломников, приветствуя каждого. Обнял епископов, поговорив с каждым на его собственном диалекте или через переводчика, посмеялся над выражением лица монсеньора, которому поручил нести сапсана, а в разговоре с вождем лесных людей сделал особый жест и прорычал что-то на языке лесных людей, что заставило вождя восхищенно ухмыльнуться. Папа заметил, что голова пантеры висит на плече дикаря, и надел ее тому на голову. Вождь раздулся от гордости и дерзко обвел комнату взглядом, очевидно намереваясь найти Его Верховное Ханжество, но тот, похоже, бесследно исчез.
Папа римский подошел к брату Фрэнсису.
Ecce Petrus Pontifex… Узри Петра, первосвященника… Сам Лев XXI, «коего Господь поставил над всеми странами и царствами, дабы выкорчевывать, рушить, разорять, уничтожать, сеять и строить, чтобы сохранил он людей веры…» И все же в лице Льва монах увидел мягкую кротость, которая намекала на то, что он достоин титула, более громкого, чем титулы князей и царей, – «раб рабов Божиих».
Фрэнсис пал на колени, чтобы поцеловать Кольцо рыбака. Вставая, он судорожно сжал Реликвию святого за спиной, будто стыдясь ее показывать. Взгляд янтарных глаз понтифика словно подбадривал и придавал сил, однако говорил папа Лев в официальной манере; эту искусственность он, похоже, считал утомительной и все же не отказывался от нее, дабы не нарушать традиций, беседуя с людьми менее дикими, чем вождь, облаченный в шкуру пантеры.
– Наше сердце опечалилось, когда мы узнали о твоем несчастье, о возлюбленный сын. До наших ушей дошел рассказ о твоем путешествии. Ты отправился сюда по нашему собственному приглашению, но по пути на тебя напали грабители. Так ли это?
– Да, святой отец. На самом деле это не важно. То есть… это было важно, только… – забормотал Фрэнсис.
Старик в белом дружелюбно улыбнулся.
– Мы знаем, что ты нес нам подарок, и что по дороге его украли. Не тревожься. Само твое присутствие подарок для нас. Мы давно лелеяли надежду побеседовать с тем, кто нашел останки Эмили Лейбовиц. Мы знаем и о твоих трудах в аббатстве. К братьям из ордена святого Лейбовица мы всегда питали самую горячую симпатию. Если бы не ваша работа, амнезия в мире достигла бы предела. Если церковь, Mysticum Christi Corpus
[41], – это тело, то ваш орден – орган памяти. Мы в долгу перед вашим святым покровителем и основателем. Расскажешь о своем путешествии, сын наш?
