Сколько он хочет за работу? — С радостью поможет мне безо всяких денег. — Нет, так не годится; сколько бы ему заплатили, работай он на кого-нибудь из своих здешних сограждан? — Обычная работа — обычные деньги, а если с лошадью, то больше. — Я сказал, что буду платить ему, как за работу с лошадью. На том и порешили.
Роли был мастером на все руки и необыкновенно приятным парнем. Начал он с покраски внутренней поверхности поплавков. Дело это было сложное: он засовывал руку по локоть в узкий люк и работал кистью вслепую, на ощупь. Однажды он позвал меня:
— Смотри-ка, Чико, что тут сделали: трещину между килем и корпусом поплавка просто взяли да замазали шпаклевкой! Я ее могу запросто ножом выковырнуть.
Действительно, странное решение проблемы. Роли убрал ножом всю шпаклевку и потом тщательно закрасил трещину. Только через несколько лет я узнал, что это была вовсе не шпаклевка, а разрушившийся под действием электролиза дюралюминий. Удивительно, что я сам тогда об этом не догадался.
Пароход «Макамбо» привез из Сиднея заказанные мной материалы, и мы принялись за восстановление крыльев. Меня не покидало беспокойство слишком уж сложное дело нам предстояло. Из присланных мне чертежей я узнал, что размеры каждой мелкой деревянной детали крыла должны быть выверены с точностью до 15 сотых дюйма.
— Лучше бы нам не присылали эти чертежи, — сказал я. — Посмотришь на них, и руки опускаются. Вообще, я думаю, нам не надо восстанавливать хотя бы одно крыло — пусть служит эталоном.
— Знаешь, — ответил Роли, — и я как раз об этом подумал.
Каждое крыло имело десять ребер жесткости; кроме того, края укреплялись мелкими ребрышками. Ребра состояли из тонких — не толще картона — еловых пластинок: по 21 штуке на каждое ребро. Каждая пластинка должна быть точно пригнана на свое место, склеена и скреплена с другими, а все ребро жестко крепилось к лонжеронам. Мы корпели над этим процессом пусть медленно, но постигали его секреты. Каждый час работы обогащал нас новым опытом и новыми навыками, так что в конце первой недели мы уже представляли, как собирается аэроплан.
Первое сделанное нами крыло выглядело очень неплохо. Мы тщательно, не пропустив ни одной трещинки, выкрасили его водостойкой краской. Затем надо было покрыть крыло специальным лаком чтобы ткань не прилипала к ребрам. Мне прислали 40 галлонов разной краски, но лака я не мог найти. Между тем в накладной он значился. Нам так и не удалось его обнаружить, зато мы нашли банку с надписью «Разбавитель», которого в накладной не было. Быть посему: покрыли поверхность крыла слоем этого разбавителя. Теперь предстояло обтянуть крыло куском легкой ткани размером 14 на 10 футов. Вопрос: как обтягивать — туго или же свободно? Мнения разделились. Роли был сторонником «тугого» варианта, мне же он казался ошибочным.
— Ткань со временем сядет, — убеждал я, — и если сейчас обтянуть туго, то потом она порвется.
Роли не соглашался. В тот день мы так и не пришли к согласию, а утром я сказал:
— Знаешь, Роли, ты прав — обтянем туго.
— Вот тебе и раз, — засмеялся он, — а я только что подумал, что прав ты и надо сделать обтяжку свободной.
В конце концов мы приняли компромиссное решение — не слишком туго, но и не слишком свободно.
Сшить чехол взялась щедрая, добросердечная девушка Минни. Она раз в неделю помогала Тетушке по дому, весело распевая за работой с утра до вечера. Минни напоминала мне яркий, лучезарный цветок, радостно улыбающийся солнечным лучам, но немедленно закрывающийся при первом приближении тени. С нашим чехлом она справлялась прекрасно, пока не дошла до угла. Я попросил ее в этом месте подвернуть ткань и прошить машинкой так, чтобы на каждый дюйм приходилось строго определенное количество швов. Но я имел дело не с простой швеей: во всем, что касалось шитья и фасонов, Минни на острове была непререкаемым авторитетом и имела свое представление о количестве швов на дюйм.
— Но, Минни, — уговаривал я ее, краем глаза уловив, что Роли вот-вот прыснет от смеха, — ты, конечно, непревзойденный мастер, но одно дело юбка, а совсем другое — обтяжка самолетного крыла.
— Нет, нет и нет! — Минни не уступала. Ей лучше знать, какими и сколько должно быть швов. Я воспользовался последним аргументом.
— Знаешь, в конце концов мне летать на этой штуке. Почему бы тебе не сделать так, как мне хочется, пусть это даже неправильно?
Минни надулась.
— Посмотрим, чего ты добился, — сказал Роли.
Наутро солнце опять светило, и Минни, как всегда, излучала радость и дружелюбие. Наша вчерашняя размолвка была забыта, но девушка не уступила: она просто перестала работать над нашим злосчастным чехлом.
Итак, подумал я, меня выставили упрямым боссом-самодуром, и теперь нам придется самим ушивать всю эту обтяжку. Я взялся было за иглу, исколол себе пальцы, но тут пришла помощь в лице Эйлин, старшей дочери Гоуэра. Эйлин — настоящее сокровище, она дотошно вникала в присланные мне из Сиднея инструкции и раз за разом предлагала всякие усовершенствования, которые на поверку оказывались весьма эффективными. Узнав, что мы лишились швеи, она предложила свои услуги. Работы ей досталось много: надо было обшить не только края каждого крыла, но и каждое из 40 ребер жесткости. Эйлин закончила обшивать первое крыло, а ночью я вдруг проснулся от внутреннего голоса: он сказал, что я забыл сделать проволочную связку внутри одной из секций крыла. Пришлось бедной, Эйлин распарывать половину обтяжки.
Как-то утром Роли отвел меня в сторону.
— Слушай, Чико, — смущенно произнес он. — Я знаю еще одну девушку, которая могла бы помочь нам со всем этим шитьем.
— Кто такая?
Роли замялся. Наверное, у него к этой девушке был личный интерес, подумал я и, не задавая больше вопросов, одобрил его предложение. Наша бригада пополнилась еще одним работником.
Для меня этот период — период нелегкого, но интересного труда — стал настоящим откровением. Я испытывал явное наслаждение от работы руками, и чем дальше мы продвигались, тем сильнее эта работа увлекала меня. И еще одно новое чувство не покидало меня в эти дни: я завидовал настоящим мастерам и умельцам.
Меня очень беспокоил предстоящий процесс лакировки крыльев. Никакого опыта в подобном деле у меня не было, не знал я и теории покрытия лаком самолетного крыла. Поэтому мне приходилось заранее планировать и часами обдумывать каждую операцию, где цена ошибки — испорченное тканое покрытие крыла. Поверх ткани надо было нанести сначала три слоя красного лака, а затем еще пять слоев серебристого. Требовалось и умение наносить лак, и соблюдение нужной его концентрации, а кроме того, еще и определенная температура — 70 градусов по Фаренгейту. Мы не знали точно, нужно ли держать такую температуру только при непосредственной работе с лаком или же все время, пока лак не высохнет. Приближалась зима, и в сарае становилось холодновато — даже в середине дня и при закрытых дверях. С утра мы проверяли два своих термометра. Их показания различались, и мы предпочитали доверять тому, который показывал больше. Когда температура на нем достигала 70 градусов, мы брались за дело и работали так, что только кисти сверкали.
