«Мы надеялись, что он избежит аварии, улетая из Катсууры. Бухта Катсуура имеет диаметр около 2 тысяч метров и окружена скалами высотой сто метров. Выход из бухты узкий, и сразу же перед ним находится остров. Эта бухта — идеальное убежище, но очень опасное место для гидроплана как на входе, так и на выходе».
Через два дня после аварии я стал подумывать: а не написать ли мне книгу? Заработаю на этом и куплю себе рыбацкую лодку. Я записал: «Собираюсь присмотреть какую-нибудь рыбацкую лодку, как только смогу ходить. Вряд ли у меня есть шанс приобрести когда-нибудь самолет и завершить мое воздушное путешествие».
Еще одну запись я сделал дома у Сузуки — левой рукой (правая была сломана): «Из каждого полета получается отличный рассказ. Завязка, само собой, есть, а сюжет всегда таков, что непременно приведет к кульминации».
Часть четвертая
Глава двадцать вторая
СНОВА В АНГЛИИ
Я вышел из больницы, понимая, что активные занятия для меня теперь надолго недоступны. Остатки «Джипси Мот» я отдал местной школе, а сам отправился в Кобе на маленьком пассажирском пароходе. Ночью меня мучил кошмар, и я очнулся на полу своей каюты. Возле самой койки был стол, я мог налететь лицом на его острый угол, но на этот раз мне повезло обошлось без повреждений.
В Кобе я сел на пароход, идущий в Англию. В восточной части Китайского моря мы попали в тайфун, и я почувствовал благоговение к этому природному явлению. Полночи не уходил с кормовой палубы — стоял и смотрел на бушевавшую стихию. В Тасмановом море во время шторма я видел волны и больше, но здесь они поражали колоссальной мощью. Невозможно было представить, что какая-нибудь сила способна их остановить. Без пенных гребней, они шли ровными горизонтальными валами. Ветер пронзительно выл и свистел в снастях, и эти звуки действовали на меня сильнее всего. Тайфун был не самым страшным, и наш пароход выдержал его хорошо. На пароходе у меня произошла неожиданная встреча: я узнал одного из механиков — он служил на «Бремене» во время нашего рейса в Новую Зеландию в 1919 году. От него я узнал о судьбе своих товарищей по кочегарке.
Прибыв в Англию, я навестил своих в Северном Девоне и некоторое время жил с ними. Посещение родного гнезда не принесло удовлетворения ни им, ни мне. Мы были чужды друг другу. У них своя устоявшаяся жизнь, свое понимание значимости событий — например, их интересовало, кто да с кем был в церкви на воскресной службе. Мой же образ жизни был вне круга их интересов. К тому же я теперь уже не тот, кого они знали прежде, чувствовал себя во всех отношениях разбитым, явно сдал и, вероятно, вызывал жалость. Нервы никуда не годились. Пример тому — мои страхи в поезде. Я постоянно выглядывал в окно, ужасно боясь, что другой поезд может врезаться в нас сзади. Когда мы проезжали в тоннеле, я покрывался холодным потом. Наверное, нелегко чувствовать прежнее расположение к человеку, потерявшему силу духа и вообще ставшему совершенно другим.
Стадный инстинкт действует бессознательно. Как у рыб и даже у птиц раненого изгоняют из стаи. Мои несчастья сделали меня раздражительным и неуживчивым. Домашняя атмосфера, которая, по-видимому, так нравилась моим родным, совершенно меня не согревала. Я выходил из себя по пустякам. Особенно не одобрял их манеру завтракать при свете отвратительной керосиновой лампы. Раньше она висела на стене в кухне, а теперь ее ставили на стол — да еще на старую банку из-под печенья.
Понятно, что я был просто счастлив, когда мои кузины пригласили меня к себе в Инстоу. Кузины были дочками известного адмирала, который отличился в сражении в Манильской бухте. Они всегда были чрезвычайно добры ко мне. Я погостил у них, а потом они нашли мне жилье у одного фермера близ Инстоу. Здесь я провел девять месяцев, пока писал книгу о своем перелете через Тасманово море. Я назвал ее «В одиночку на гидроплане» и очень старался передать читателю свои переживания. Некоторые части переписывал по многу раз, пока, читая их, сам не ощущал себя в полете. Сейчас, однако, я вижу, что книга получилась вымученной. Слишком уж я старался. Пытался заставить себя стать художником, а я им не был и быть не мог. Я писал сущую правду, без всяких прикрас, а звучало глупо. Например, такой пассаж: «Захватывающие мгновения жизни. Ха-ха-ха! Лететь в пространстве, поглощая расстояния, подобно богам, быстрее, выше, в облака. Ты охвачен радостью, она в полную силу бьется в твоем сердце, в твоих жилах».
Как-то раз меня навестил лорд Чарльз Кеннеди и спросил, не приму ди я с ним участие в гонке, которую организует местный парусный клуб.
— Конечно, — ответил я, избегая распространяться о своем ничтожном опыте в подобных делах.
Он сказал, что мы отправимся в пробное плавание, привел меня на свою яхту и поставил за руль. Отчалили, поставили парус. Я услышал его команду: «Привестись!» В руках у меня был только румпель, поэтому я сделал движение им.
— Я сказал «привестись», черт тебя подери!
Я потянул румпель в другую сторону и узнал, что значит «привестись». Чарльз Кеннеди был личностью заметной. Рост 6 футов 7 дюймов, шкиперская бородка с сединой слегка взъерошена, голос глубокий и хриплый. На нем всегда были носки с раздельными пальцами, как перчатки. Я пару раз участвовал с ним в гонке, и получалось неплохо, но мы раздражали друг друга. Когда же мы были в разных лодках, я его уважал и любил. В конце концов он меня списал, но что еще хуже — взял вместо меня мою юную семнадцатилетнюю кузину, Джуди Реншоу, девушку очаровательную и необыкновенно привлекательную. Мне удалось получить в клубе лодку для следующей гонки, и я пригласил в напарницы другую девушку — Лу. Ее все любили, и она хорошо управляла парусом. С ее помощью и благодаря одному рискованному маневру мне удалось победить Чарльза. Он затаился до следующей гонки, в которой со мной был Бей Уиндхам. Дул свежий ветер. На нашей яхте все пошло кувырком: перепутались шкоты, фалы, и в результате мы финишировали предпоследними, обогнав только лодку, у которой полетела мачта. И причалили плохо. Бей захватил причальный буй багром, я отдал грот-фал, но он застрял на топе мачты. Грот неистово бился, Бей что есть силы удерживал буй багром, мне с большим трудом удалось убрать парус. Все это, естественно, не осталось незамеченным. Когда мы пришли в клубное помещение, там уже было полно гонщиков. Чарли, а он был командором, сложил подзорную трубу и громко, чтобы все слышали, объявил:
— Хочу поздравить вас, Чичестер, у вас сильнейший в этом клубе экипаж.
Чарльз имел отношение к моему первому одиночному плаванию. Он одолжил мне свою лодку, и я отправился вниз до слияния рек Торридж и Тор, затем вверх по Тор и обратно в Инстоу. Я прошел всего 13 миль, но до сих пор помню острое наслаждение от этого похода, радость и трепетное волнение во время своего первого плавания в одиночку.
В тот год Гильдия воздушных пилотов и навигаторов Британской империи впервые вручала памятный трофей Джонстона, отмечая им лучшее национальное достижение воздушной навигации. Приз был учрежден в память навигатора дирижабля R-101, разбившегося во Франции. Я стал первым обладателем этой почетной награды — за свой полет над Тасмановым морем. Вряд ли я получил бы ее, если бы не Джеффри Гудвин, мой новозеландский партнер, — он узнал о призе и написал им обо мне. В то время в Британии мало кто слышал о Тасмановом море и уж точно никто им не интересовался. Если я говорил, что живу в Новой Зеландии, ко мне тут же теряли интерес. Позже маятник качнулся в другую сторону, британцы стали проявлять большой интерес и к новозеландцам, и к австралийцам, но было поздно: время Британии прошло. Империя превратилась в Содружество, да и оно уже стало рассыпаться.
