— Вот сразу видно, у кого какой дар, — горделиво заявила фрау Ратцингер, когда мы вечером сидели на веранде, наслаждаясь прохладой. — Мальчик наверняка целитель. А вот Петра, скорее всего, получила талант своего папы. Тот тоже в детстве был капризным. Это прекрасно, что в роду Шефнеров продолжают рождаться маги. И учитывая, что Генрих…
— Не надо вмешивать моего сына, — не слишком вежливо прервала ее и отложила в сторону спицы. — Пожалуй, пойду к себе. Вечером загляну к Марте.
— Софи! — расстроенно окликнула меня пожилая менталистка. — Не надо так! Ты совсем от нас отдалилась.
Она была права. Меня и на собственного ребенка едва хватало. И дело было не в физической усталости, поскольку заботу о сыне я могла переложить на кормилицу и нянечек. Вот только боялась, что тогда исчезнет последний повод вставать с кровати.
Я знала, что нужно сделать, чтобы освободиться от черного отчаяния, накрывшего меня с головой. Но не могла решиться. Ведь это означало покинуть Генриха.
А учитывая, насколько опасны были мои планы, возможно, не увидеть его больше никогда.
Глава 27
— Эй ты, громила! Я тебе сейчас покажу! Ну-ка отпустил меня! — яростным шепотом возмущалась фрейлейн Грохенбау, дрыгая ногами.
Близнецы и Генрих наслаждались послеобеденным сном, поэтому даже громкоголосая студентка вынуждена была выражать свое недовольство как можно тише.
— Как вам угодно, фрейлейн. — Аркет осторожно поставил Ирму на ковер в гостиной. Она тут же зашаталась и осела на пол, осоловело хлопая глазами.
— Ничего страшного, — заметив косой взгляд Марты, заверил боевой маг. — Последствие заклинания паралича.
— Нельзя же так с детьми, Вальтер.
— Мне почти семнадцать, — возмутилась Грохенбау. — Почему Берту можно было остаться в Брейге, а мне нет? Это несправедливо! София, ну скажите же им!
Я встретилась с внимательным взглядом Аркета и пожала плечами.
— Мир несправедлив. Если поймешь это сейчас, потом станет легче. И если ты не способна уйти отсюда, может, тебе и в Брейге делать нечего?
— Говорят, под столицей убили троих магов. Напали фанатики, — взволнованным шепотом сказала Марта, закрывая уши почему-то спящей в люльке Петре, а не тихо хныкающему Эдмунду, разбуженному суетой взрослых.
Моего Генриха сейчас могла бы разбудить разве что пушка. Крепость его нервов вкупе с требовательностью, выражавшейся в громком крике, и отличным аппетитом наводили меня на мысль, что в семье менталиста и чародейки родился боевик. Ничего не имею против боевых магов, но хотелось бы, чтобы мои подозрения оказались ошибочными. Потому что я понятия не имела, как нужно воспитывать боевика-элементалиста так, чтобы никто из окружающих не пострадал.
Хорошо, что пока все, что Генриху было нужно, — это молоко, чистые пеленки и поглаживание по животику, когда мучили колики. Нам, взрослым, в этом плане гораздо сложнее.
— Я помогу Ирме дойти до спальни.
Подняв девушку с пола, довела ее до комнаты, не давая встретиться по пути с мебелью или стенами. Ирмгарда упала на кровать.
— Встретилась я с этим типом…
— Тс-с-с… — Приложив палец к губам девушки, я укоризненно на нее посмотрела: — В этом доме лучше даже не думать ни о чем. Спасибо. Без тебя бы я не справилась.
Грохенбау что-то довольно пробурчала себе под нос, сладко зевнула и заснула. Все-таки к настоящим магическим дуэлям она не была готова. Как и я. Поэтому из дома нужно было выбраться как можно тише и незаметнее.
Контроль над даром вернулся быстро, к тому же полностью восстановилась рука. И поэтому впервые за долгое время я могла чаровать легко и бойко — это было очень важно, учитывая, что все по-настоящему полезные артефакты у меня конфисковали. Больше всего я скучала по артефакту невидимости, отданному Годфриду. И почти все свободное время потратила на создание аналогичного. Теперь это был не вязаный шарф — в нем было бы неудобно. В этот раз я вышила на большом платке из тонкого шелка нежные лилии, вплетя чары в окаймляющий их узор. Только магию пока не активировала, чтобы не привлекать внимание. Помимо платка и броши Ирмы у меня была всего пара защитных колец — чувствовала я себя почти голой, но выбора особого не было.
Я укрыла девушку одеялом и вернулась к себе.
— Спасибо, фрау Шелл, — кивнула кормилице. — Можете идти. Заберете ребенка через час. Я неважно себя чувствую и нуждаюсь в крепком сне.
Из-за волнений или злоупотребления магией молоко у меня почти пропало. Поэтому пришлось воспользоваться услугами кормилицы, тихой и спокойной женщины из соседней деревни. Теперь, по крайней мере, я могла не опасаться, что Генрих будет голодать, если меня не будет с ним рядом.
Будто почувствовав мое внимание, малыш открыл глаза и требовательно на меня посмотрел. Ментальных способностей ни у него, ни у меня не было, но за полтора месяца я научилась распознавать его желания. Сейчас он просто хотел на ручки, и если не взять немедленно, крика не избежать.
— Вертишь мной не хуже своего папы, — проворчала, вынимая Генриха из люльки. Тот смешно сморщил носик, будто поняв мой упрек. Пришлось тут же исправляться: — Не хнычь, золотце. У меня кое-что для тебя есть.
На вид это был простой плетеный браслетик. И в то же время один из наиболее мощных и сильных артефактов, что мне приходилось делать. Подобный браслет, а затем ленточка для волос были когда-то и у меня в детстве. Оберег, созданный на основе древней семейной магии, — такой не научат делать в университете. И не подарят чужому человеку, только тому, с кем ты связан кровными узами, иначе защита просто не подействует.
Я повязала браслетик на ногу и, не удержавшись, поцеловала малышу пятку.
— Агу-у-у, — удивленно сказал он, попытавшись ухватить меня ручками за нос. — У-а?
Только сейчас поняла, что плачу. Впервые после Дельве. Не желая, чтобы Генрих видел меня такой, я уткнулась лицом в одеяло, давя рыдания. Сын что-то лепетал рядом, и казалось, что он пытается успокоить мамочку.
Мне так не хотелось покидать моего маленького, только начинающего постигать мир малыша. Но, оставаясь здесь, я не только предавала Рихтера, но и ставила под угрозу жизнь сына. Дважды он мог умереть, еще даже не покинув моей утробы. В университете, затем при аресте в Торнеме. В первый раз вместо меня погиб Петер, во второй — могли пострадать Годфрид и Эзра.
Оставаться с Генрихом рядом или тащить его с собой в неизвестность означало вновь подвергнуть его жизнь опасности. Как ни тяжело было признавать, но сейчас лучшее, что я могла сделать, — это оставить сына. Чтобы вернуться, когда перестану быть мишенью для врагов Мартина и ценной добычей для охотников за моим даром.
Надеюсь, это мне удастся. Потому что все потеряет смысл, если у меня не будет, к кому вернуться.
Дверь за моей спиной открылась.
