Я привязал лошадей к дереву, погрузил на них припасы, после чего направился к себе в комнату, чтобы забрать этих детей, надеясь, что у них хватило ума оставаться на месте.
Мои надежды оправдались. У самой двери что-то заставило меня остановиться и прислушаться. Потом я тихо подкрался к окну и заглянул в комнату.
Они не смогли тихо сидеть, дожидаясь моего возвращения. Их одежда лежала на полу возле кровати, и я увидел золотившиеся в мягком свете умирающего огня их нагие тела.
Он лежал на моей кровати, а она двигалась над ним. Ее длинные темные волосы падали на его лицо, когда она наклонялась, чтобы поцеловать его, а его руки медленно скользили по ее телу, остановившись в конце концов на грудях. Я смотрел, как он легко коснулся грудей губами, снова откинулся на ложе и выгнулся дугой, когда она опустилась на его бедра.
Обычно картины любовных утех кажутся мне скучными. Возможно, потому, что я предпочитаю заниматься этим сам, а не наблюдать за тем, как это делают другие. Но в тот момент я смотрел, словно завороженный. Я стоял у окна и наблюдал за ними, слыша даже самый тихий вскрик, чувствуя каждое движение. Я хотел Дердру больше, чем когда-либо хотел какую-либо женщину, желание было особенно сильным от сознания того, что этого никогда не произойдет. Мне оставалось только смотреть, и на короткое время я превратился в Найзи. Когда Дердра запрокидывала голову и с ее губ срывался стон, мне казалось, что именно мое тело заставляло ее это делать. Когда ее тело сотрясалось от наслаждения, а ее ноги сжимали его бедра, словно в борцовском замке, именно мои руки давали ей все то, что она чувствовала. Ощущение, что я был там, в комнате, было невероятно сильным. Когда все кончилось, я был как в тумане и не знал, что делать. Они в изнеможении упали на кровать, скользкие от пота. Там не было места для меня. Я сел на землю, съехав спиной по стене, чувствуя себя посторонним на этом празднике жизни.
Подождав еще минут пять, я негромко покашлял, из комнаты сразу же донесся поспешный шорох. Я постоял у двери еще минуту, потом вошел, стараясь на них не смотреть. Они уже оделись, держались за руки и были готовы к отъезду.
Не обмолвившись ни словом, мы сели на лошадей и отправились в путь. Мы ехали целый день и полночи, а потом я показал им дорогу к побережью и повернул обратно. По пути в Имейн Мачу я дважды видел вдалеке всадников, направлявшихся в мою сторону, и делал круг, чтобы не встретиться с ними. Пару часов я потратил, выискивая оленя, и в конце концов нашел старую самку, которая оказалась достаточно медлительной для моих не ахти каких охотничьих навыков. Когда я вернулся домой, было уже почти темно. Во дворце царил хаос. Старая кормилица рассказала Конору о тайном бегстве влюбленных, и король разослал по всем дорогам вооруженных всадников, надеясь, что им удастся перехватить беглецов, но его действия не увенчались успехом. Стражи у ворот встретили меня подозрительными взглядами, но потом увидели оленя и, учитывая то, что я слыл никудышным охотником, успокоились. Мое алиби было признано. Мне удалось сделать достаточно удивленное лицо, выслушивая новости о Дердре и Найзи. Никому не пришло в голову сообщить Конору, что меня не было в замке целых два дня, а в разговорах с Оуэном мы оба избегали даже намеков на случившееся. Люди, которых Конор послал ловить беглецов, вернулись ни с чем. Некоторое время король пребывал в мрачном настроении, но постепенно все успокоилось, и жизнь вернулась в нормальное русло. На какое-то время.
12
У меня снова разболелась голова, причем виноват в этом был я сам. Я уже бывал на достаточном количестве пирушек с участием Коналла, чтобы знать, что начиналось все с пары кубков вина, затем следовала целая серия тостов, что неизбежно приводило к соревнованию — кто кого перепьет, и в итоге пирушка плавно заканчивалась дракой. В последнее время он стал просить средиземноморских купцов, чтобы они привозили все более и более крепкие вина, которые затем подсовывал нам без всякого предупреждения. Новейшее его приобретение прибыло к нам с Кипра — это была густая сладкая смолистая смесь, которая охватывала все жизненно важные органы человека железными обручами, а потом их сжимала. Я одобрительно относился к идее пить, как настоящий герой, однако сомневался, что пьянство в компании с Коналлом позволит мне прожить достаточно долго, чтобы и умереть как герой.
Именно в тот момент, когда я попытался снова заснуть, после того как вывернул свое нутро чуть не наизнанку над ночным ведром, в мою комнату, производя не меньше шума, чем стая голубей, опустившихся на поле, полное голодных котов, вошел Оуэн. Он попытался разбудить меня, столкнув с кровати.
— Лири, пойдем скорее! На, быстрее надевай свою одежду. Давай, да не лежи ты так!
— Я тебя предупреждаю, — тихо прорычал я, даже не подумав сдвинуться с места. — Попробуй пихнуть меня еще раз, и я убью тебя без капли сожаления.
У Оуэна хватило ума прекратить свои попытки стащить меня с кровати, однако он продолжил бегать по комнате и возбужденно тарахтеть, пока у меня не лопнуло терпение.
— Иди отсюда! — рявкнул я. — Иди, пока я не превратил тебя в еду для собак. А если угрозы тебя не пугают, тогда уйди ради дружбы, или из жалости, или по какой сам захочешь причине, но только оставь меня в покое!
Оуэн в два прыжка пролетел всю комнату и, не обращая внимания на злость в моем голосе, опустился на колени возле кровати. Его лицо оказалось на расстоянии ладони от моего. Он понял свою ошибку, как только я на него дохнул. Его глаза разошлись в разные стороны, а кожа приобрела бледно-зеленый оттенок. Он задохнулся, сглотнул и отступил на безопасное расстояние.
— Ты должен пойти! — возбужденно произнес он, как только обрел способность дышать. — Каффа читает пророчество!
Я застонал — и потому, что представил, как Каффа порет чушь о своих приятелях из царства Аида, и оттого, что у меня было такое чувство, будто только что на мой желудок приземлился слон.
— Каффа пророчествует, — пробормотал я. — Как увлекательно!
Оуэн не сдавался. Он придвинулся ко мне, потом спохватился и снова отступил.
— Нет, нет, ты должен пойти! Такие события, как пророчество жреца-друида, случаются только раз в году, или еще реже!
— И это слишком часто, — процедил я сквозь сомкнутые зубы.
Наступила тишина. Через некоторое время я с замирающим сердцем сдался и приоткрыл один глаз. Оуэн сидел в противоположном углу комнаты и ждал. Увидев, что я смотрю на него, он сразу же принялся меня добивать.
— Ты всегда говоришь, что хочешь узнать о нас побольше, а когда происходит событие, благодаря которому ты за час узнаешь больше о нашей жизни, чем за целый месяц, ты отказываешься!
Больше я не мог этого выносить. Я оперся на локоть, и из моей глотки раздалось негромкое рычание:
— А это потому, идиот, что я умираю. Пусть бы Каффа предрекал хоть конец света, я все равно остался бы здесь лежать, ничуть об этом не жалея. Пусть Каффа превратится в орла и вознесется в задницу Великого короля, я даже шагу не сделаю, чтобы увидеть это чудо. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Не желаю никуда ходить и слушать чушь какого-то полоумного старика, рассказывающего о том, как он смешал барсучьи мозги с языками дюжины жаворонков и левой рукой намазал этой смесью голову своей жены с помощью уха оцелота, после чего ему явилось видение, будто урожай окажется хорошим, король будет в добром здравии, а на мой день рождения прольется дождь, — я повысил голос. — Ты понял? Мне наплевать. Я не верю в предсказания, и мне не интересно наблюдать, как старый мошенник станет обманывать кучу доверчивых полудурков. Я рад, что вам это доставляет огромное удовольствие, но меня, пожалуйста, оставьте в покое.
