Часть меня недоверчиво посмеивалась, когда Каффа напыщенным тоном громогласно завершал свой рассказ, но другая часть с неуверенностью заглядывала в темные углы комнаты, и поэтому я придвинулся поближе к огню. Однажды в Карфагене я видел, как одна старая ведьма прокляла человека, который отказался дать ей денег. Она принялась бранить его, призывая своих предков. Он был человеком суеверным, а она действительно была похожа на настоящую ведьму. Мужчина заглянул ей в глаза и весь побелел, слушая, как она предрекает ему смерть. Вскоре этот человек слег, и мы решили, что он умрет. Тогда мы пошли в дом этой ведьмы, надеясь уговорить ее снять проклятие. Дома ее не оказалось, а у входа стоял солдат, который рассказал нам, что она привела к себе в дом офицера, улеглась с ним в постель, попыталась обобрать его, пока тот спал, а когда офицер поймал ее на горячем, набросилась на него с ножом. Она осыпала его проклятиями, а офицер только смеялся. Стражник знал эту женщину еще с детских лет, и он нам сказал, что она нарочно притворяется ведьмой, чтобы люди от страха отдавали ей деньги. Я уже хотел было посоветовать нашему больному другу встать и прекратить притворяться, но один из нас поступил мудрее и вместо этого рассказал ему, как мы, рискуя жизнью, пошли к старой ведьме и откупились от нее, отдав ей кучу денег, и теперь, благодаря нашей храбрости и щедрости, он свободен от заклятья. К вечеру он уже сидел, опираясь на подушки, и ел суп. К концу недели он смог добраться до винной лавки, где из благодарности накупил нам столько вина, сколько мы в состоянии были выпить, так что в конце концов все стали чувствовать себя счастливыми. Может быть, для того чтобы проклятья подействовали, нужно не колдовство, просто люди в них верят. А может быть, колдовство и заключается в том, чтобы заставить людей поверить — кто знает?
Как бы то ни было, я все равно продолжал следить за двигавшимися на стене тенями и еще ближе жался к огню.
16
— Я хочу съездить навестить свою мать.
Я уже привык к непосредственности Кухулина, но к этому готов не был. В Имейн Маче можно было обсуждать все — ну, разве что, кроме ужасной способности утробы Фергуса МакРота испускать чудовищной силы ветры и поразительно неверной жены Коналла, а также еще двух-трех мелочей, но даже о них можно было говорить, если участники обсуждения были готовы отвечать за последствия. Но существовала одна тема, которую никто не осмеливался затрагивать — никто не решался говорить о сводной сестре Конора. Эта тема была запретной. Дело не в том, что король прямо и недвусмысленно запретил обсуждать Дектеру, просто всем было совершенно очевидно, что лучше этого не делать.
Я посмотрел на Кухулина. Он, как всегда, загорелся своей последней придумкой и прямо дрожал от нетерпения. (Однажды я, насмехаясь над ним, сказал, что он живет вдвое быстрее любого другого. Он ответил: «Это потому, что мне отпущена половина того времени, которое есть у других». Ну разве можно быть настолько занудным?)
— Ты отвезешь меня к матери?
Я на минуту задумался, поскольку мне не хотелось действовать против воли короля. С одной стороны, навещать Дектеру вовсе не запрещалось, тем более что сообщать об этом Конору не было нужды. Кроме того, если бы мы приехали к Дектере и оказалось, что она не хочет нас видеть, то мы бы просто уехали и ничего особенного не случилось бы. С другой стороны, если бы она нас приняла, то мы оказались бы желанными гостями и Конору не на что было бы жаловаться. По правде говоря, я уже засиделся на одном месте, так что долгая поездка на колеснице помогла бы мне стряхнуть с себя пыль и паутину.
Я как раз запрягал лошадей, когда из ворот замка выскочил Оуэн и бегом направился ко мне, что было весьма странным. Я прислонился к борту колесницы и прижал руку к сердцу, изображая крайнее изумление.
— Неужели в замке пожар? — выпучив глаза, воскликнул я.
— Кухулин говорит, что вы с ним едете к Дектере, — отдуваясь, выпалил бард.
— Это правда, — подтвердил я, принимая нормальный вид. — Поедешь с нами?
Он молча повертел рукой, словно от возмущения у него перехватило дыхание.
— Ты что, взбесился? Конор оторвет тебе уши!
— Ничего не оторвет, — ответил я. — Кухулин — сын Дектеры, она обязательно захочет его увидеть. Кроме того, я всего лишь никчемный колесничий, появившийся из моря, который делает то, что ему приказывают. Поговори с нашим крошкой-героем, это его затея.
Оуэн развел руками и, не найдя слов, хлопнул себя по бедрам. Подозреваю, что в основном его волновало то обстоятельство, что для него в колеснице оказалось недостаточно места. Возможно, он и начал бы торговаться, требуя, чтобы мы как-нибудь потеснились, но в этот момент появился Кухулин, напяливший на себя все доспехи, украшения и драгоценности, которые у него были. Он тащил за собой все свое оружие и трофеи, отчего при каждом шаге издавал страшный лязг, при этом Кухулин постоянно спотыкался о свое длинное копье. Он посмотрел на Оуэна так, словно в первый раз его видел, потом прошествовал мимо него вразвалку к нашей колеснице, словно закованный в железо моряк, только что сошедший на берег. Ему едва удалось поднять ногу, чтобы забраться в колесницу со всей своей амуницией.
— Осторожнее, — крикнул Оуэн, но мы уже вынеслись из ворот навстречу ветру, мягко бившему в лицо, ощущая теплый земляной запах лошадиного пота.
Кухулин молча стоял рядом со мной с насупленным и напряженным лицом. Путь до замка Дектеры занял полдня, и за все это время он не вымолвил ни слова.
Я мог понять его чувства. Моих родителей уже не было на свете, но я по крайней мере знал, кто мои отец и мать. Я видел гибель отца — он погиб в бою, как он и мечтал, храбро сражаясь против римских захватчиков, а вскоре умерла и мать. У Кухулина же была совсем другая жизнь. Дектера отдала его приемным матерям, как только это стало возможным. Они увезли его далеко от Имейна, причем никто не знал куда, а Дектеру отослали в ее замок, при этом все говорили, что и то, и другое было сделано по приказу Конора. Только Дектере было доподлинно известно, кто отец Кухулина. Если Конор, то неудивительно, что он, будучи ее братом, удалил ее и дитя подальше, чтобы скрыть их позор. Если же Кухулин был сыном Суалдама, тогда в этом не было смысла. У ольстерцев не считалось предосудительным иметь незаконнорожденных детей, не было даже эквивалента слову «ублюдок» (так же, как и выражению «заниматься проституцией», поскольку в таких словах попросту не было нужды). Однако, если отцом Кухулина был Луг… Да… Предположить, что может прийти в голову сыну бога солнца весьма непросто.
Мы подъехали к жилищу Дектеры, когда солнце уже стояло в зените. Кухулин держался стойко, он до конца пути так и не снял с себя доспехи. Пот стекал с него сотней тоненьких ручейков, оставляя на пыльной дороге бороздки толщиной с мизинец и заставляя его кожу блестеть, как мокрый песчаник.
Появился конюх и взял наших лошадей, а другой принес нам воды. Мы напились и смыли с себя пыль. Потом мы представились стоявшему у ворот стражнику, и он провел нас внутрь и велел подождать.
