Мне легче было молчать, а Оуэн старался выговориться. Я предоставил ему возможность сотрясать воздух, а сам погрузился в невеселые мысли. Оуэну нравилось придумывать различные сценарии будущего и обсуждать их. Я полагал, что это напрасная трата времени, частично в силу того, что нам были известны не все факты, а отчасти потому, что к нашему возвращению все могло измениться. Мне было известно достаточно о сражениях за королевскую власть, и поэтому я точно знал: человек, попавший в такую ситуацию, имея твердую, непробиваемую точку зрения, заранее проигрывает. Победителем становится тот, кто использует любые возможности и гибкую линию поведения. Выживание состоит в приспособлении — это известный факт. Оуэн пытался предвосхитить последующие события, не зная точно, что случилось. Он хотел принять решение в отношении того, следует ли нам остаться в Ольстере или уехать, пытаясь привнести в эти рассуждения элементы моральных норм, но мне-то было известно, что может сделать с человеком мораль. Важно понять, как следует поступать, когда меняется привычный уклад, и затем производить переоценку при каждом изменении тех течений и ветров, что вас окружают. Если же вы попытаетесь противостоять тому, к чему не готовы, будете раздавлены и уничтожены. Я не был тогда готов к тому, чтобы покинуть Имейн, и хотел узнать, что он собой представляет без половины своих лучших воинов. Я хотел увидеть, стал ли Конор новым Менелаем, готовым разрушить свое королевство и пожертвовать всеми оставшимися его жителями ради темноокой Елены, или он все еще улыбается, как волк над своей добычей, и знает, что нужно делать.
Больше всего я желал оказаться там, когда вернется Кухулин. Я хотел увидеть его и ту женщину, которая всегда молчаливо присутствует рядом с ним.
Мы прибыли ранним утром. Отдохнувшее за ночь солнце отражалось в утреннем инее, а воздух был чист и спокоен. Усталые лошади, почуяв запах дома, с удвоенным усердием перетащили колесницу через последний холм. Они рвались вперед, но я натянул поводья, заставив их остановиться. Когда мы увидели то, что осталось от Имейн, Оуэн издал горестный крик.
Стены замка почернели от копоти, а в одной из них зияла огромная дыра. Главное здание было полностью разрушено, а вместе с ним и зал для пиршеств, и конюшни. Огромные ворота были повреждены огнем, но еще стояли. С того места, где мы находились, казалось, что кое-что еще можно спасти, но мы не были в этом уверены. Мы видели людей, снующих среди руин, но издали не было понятно, кто они такие.
Чем ближе мы подъезжали к тому, что осталось от замка, тем больше нам попадалось свидетельств жестокой битвы. Повсюду виднелись сломанные колесницы, похожие на раздавленные хрупкие игрушки. Под некоторыми из них еще оставались мертвые лошади. Сломанные копья валялись, как тростник на речной отмели после наводнения, а вся земля была утыкана стрелами. Мягкая почва была изрыта глубокими бороздами от колес и следами множества ног, а кое-где можно было обнаружить и отпечатки упавших тел, вдавленных глубоко в землю теми, кто продолжал сражаться. Но самих тел мы не увидели, хотя местами на траве и в следах лошадиных копыт оставалась кровь, еще не смытая росой. Огромные жирные черные вороны лениво кружили над полем, высматривая мертвечину. Когда мы проезжали мимо погибшей лошади, погребенной под обломками колесницы, целая стая вспугнутых нами ворон черной массой вылетела из разорванного брюха животного.
Оуэн побледнел, и я подумал, что его сейчас стошнит.
— Здесь побывала смерть, — тихо пробормотал он. — И воздух сохранил движения ее крыльев.
Я и сам не очень крепко держался на ногах. Сделав круг перед главными воротами, я остановил лошадей. Мы сошли с колесницы, и я тут же споткнулся, как моряк, ступивший на твердую землю после долгого плавания. Чтобы не упасть, я схватился за обод повозки и сразу же услышал радостный возглас Оуэна.
— Смотри!
Я повернулся и тут же завертелся волчком, поскольку ко мне бросилась Улинн, тормоша меня, как ребенок, приветствующий таким способом своего давнего приятеля. Мы свалились на землю, одновременно засыпая друг друга сотней вопросов. Оуэн, все еще не пришедший в себя от увиденного, стоял молча, со слабой улыбкой на лице. Улинн с трудом освободилась от меня и обняла и его тоже. Затем она расплакалась, и Оуэн расплакался, а я хотел посмеяться над ними, но в мой глаз попала пыль, от которой я никак не мог избавиться, и мои глаза тоже увлажнились, чего я от себя совсем уж не ожидал.
Через полчаса мы расположились в маленькой комнате домика, стоявшего рядом с разрушенным главным зданием. Перед нами стоял кувшин с пивом, а Улинн сидела, тесно прижавшись ко мне, так что, по крайней мере, хотя бы это было нормальным в этом мире. Однако мне начинало казаться, что на этом его нормальность и заканчивается.
— Так где же Конор? — спросил Оуэн.
Улинн откинула со лба прядь волос. У нее было выражение человека, собирающегося сплюнуть.
— Отправился к своему дружку Эогену, к ублюдку, убившему Найзи, — она действительно сплюнула, будто почувствовав свои губы оскверненными этим именем. — Конор сказал, что намерен восстановить Имейн, но пока ничего не сделано. Видимо, он слишком занят Дердрой, чтобы думать о чем-то еще.
В моей голове промелькнула сцена первой встречи Дердры и Найзи. Найзи, почти голый, стоял по колено в воде, а Дердра сидела на песке, как прекрасная русалка, встречающая рассвет. Я также вспомнил, как увидел — нет, думаю, я тогда все же шпионил за ними, хотя это и не совсем точный термин, — их на моей постели в тот день, когда они покинули Имейн. Мне вспомнилась игра отсветов пламени на их телах и то, как она гладила его лицо. Я все еще не мог свыкнуться с тем, что трое братьев мертвы, а еще недавно бурлившая здесь жизнь канула в Лету, не говоря уже о том, что Дердра оставалась узницей Конора. Но Конор был моим другом и Найзи был моим другом, так что же мне теперь делать?
— Где Кухулин?
Улинн пожала плечами.
— Насколько мне известно, он еще в Мюртемне. Не знаю, послал ли ему кто-либо весть о том, что случилось.
— Зачем ему это нужно? — спросил я. — Сыновья Осны не были его родственниками, их смерть его не касается.
Улинн выпрямилась и посмотрела на меня, удивленно нахмурясь и слегка отодвигаясь.
— А разве тебе не кажется, что случившееся уже не относится лишь к родственным отношениям? Когда король нарушает закон гостеприимства, убивает людей, находящихся под его защитой, лжет тем, кто ему верен, устраивает побоище с воинами, прослужившими ему всю жизнь, и удерживает силой женщину, которая его не любит?
Ее слова были очевидным упреком мне, но я не мог выразить охватившие меня двойственные чувства. Да, Конор совершил все эти ужасные поступки, но я хотел услышать о происшедшем от него. Если мне придется выступить против него, я должен, прежде чем перейти Рубикон, посмотреть ему в глаза.
— Кухулин — родственник Конора. Не думаю, что…
Улинн бросила на меня взгляд, в котором читалось презрение.
— Значит, ты думаешь, что все в порядке, так? Ты полагаешь, что он может оставаться безнаказанным?
