И все же, должен признать, затаившаяся варварская часть меня с увлечением следила за потрясающим зрелищем. Моментами эта пустая трата сил и энергии приводила меня в восторг, почти оправдывая возможную утрату. Иногда у меня возникало чувство, что именно ради такой смерти и была создана жизнь. По крайней мере, я мог понять, почему старикам легко посылать молодых на войну.
— Это игры для женщин и маленьких мальчиков, — презрительно протянул Кухулин, глядя на валявшиеся вокруг расщепленные дротики. — Может, пора взяться за боевые копья?
Фердия кивнул и ухватился за свое огромное копье. Поставленное вертикально, оно было на голову выше его самого, а толщина древка — с мое запястье. Колесничий Фердии едва смог его поднять. Фердия же небрежно держал его одной рукой. Бойцы шагнули в воду и начали кружить друг вокруг друга, делая время от времени короткие выпады, прощупывая противника.
Я несколько минут наблюдал за их действиями, а потом почувствовал что-то неладное. Они тыкали друг в друга копьями как… да, как гладиаторы в договорном поединке, где победитель был известен заранее. Я понял, что раньше они настолько часто встречались в тренировочных боях, что теперь, сознательно или неосознанно, отрабатывали старую, хорошо знакомую схему боя: укол — финт — выпад — защита. Кухулин как-то говорил мне, что, по словам Скиаты, наблюдать за тем, как они дерутся, — все равно что смотреть за двумя сомкнутыми ладонями, каждая из которых пытается сжать другую покрепче. Теперь я понял, что она имела в виду. Это был не настоящий бой, а демонстрация боя. Так могло продолжаться целый день, а за это время войска коннотцев могли обойти нас и сжечь наши дома. Мой дом, дом Кухулина. Дом Эмер.
Мне пора было предпринять что-нибудь исключительно глупое.
— Кухулин!
Они замерли. Кухулин опустил руки и повернулся ко мне, подставив беззащитную спину Фердии, который отер со лба пот, и, опершись на копье, стал ждать, пока Кухулин освободится. Я чуть не расхохотался. Римлянин бы никогда ничего подобного не сделал. Во-первых, он никогда бы не повернулся к врагу спиной, во-вторых, не задумываясь, снес бы голову тому, кто совершил подобную глупость.
— Что?
Я даже не удосужился подняться с того места, где лежал, и принялся рассматривать былинку, а потом сделал вид, что ковыряюсь ею в зубах. Немного потянув время, я заговорил, тщательно подбирая слова и стараясь не смотреть на Кухулина. Это было для него двойным оскорблением. В этом отношении он был очень чувствительным. Я надеялся, что он не убьет меня до того, как я закончу свою речь.
— Все эти игрища мне чрезвычайно понравились, только вот я кое-чего не могу понять.
Кухулин удивленно вытаращился.
— Чего?
Я набрал в легкие побольше воздуха.
— Неужели Кухулину так нравится играть в военные игры со своим другом-предателем, пока армия Коннота, сжигая все на своем пути, направляется к его замку? А ведь его жена считает, что находится под надежной защитой!
Лицо Кухулина мгновенно побледнело, остались лишь яркие пятна под глазами, а пальцы стали нервно теребить древко копья.
— Что ты хочешь этим сказать?
Вообще-то он прекрасно знал, что я хочу сказать. Он просто хотел, чтобы я сам это сказал. В этот момент я рисковал собственной жизнью, ведь, откровенно говоря, у меня не было уверенности, что Кухулин не убьет меня раньше, чем Фердию, однако я точно знал, что этот бой — лишь имитация боя, и ни к чему не приведет. Я поднялся и, глядя с берега на Кухулина, постарался вложить в свой взгляд все презрение, на которое был способен. Он был настолько разгневан, что мне стало страшно. Я даже не пытался защититься — это было совершенно бесполезно, а постарался вспомнить, говорил ли мне когда-нибудь Оуэн что-нибудь по поводу того, разрешается ли герою убивать своего колесничего, но так и не вспомнил. Я снова сделал глубокий вдох.
— Страж Ольстера нежен как женщина… Впрочем, нет. Нет! Зачем обижать мужественных ольстерских женщин, сравнивая их с Кухулином, великим героем, увлекшимся играми со своим лжеприятелем, пока его враги жгут все на своем пути, разоряя отечество, которое он поклялся защищать? Женщины Ольстера скорее будут драться, как дикие звери, и с радостью отдадут свою жизнь, чем, стоя в стороне, спокойно уступят толпе пучеглазых выродков из Коннота хоть клочок земли или даже одного дохлого теленка из Имейн Мачи. Кухулин не женщина! Называть его так — значит делать комплимент Кухулину и оскорблять женщин! Женщины Ольстера любят свою страну, любят свой народ. Они не боятся смерти, если речь идет о защите их детей и родной земли. В таких случаях они берутся за оружие! Да они уже взялись за оружие и остаются в своих домах, залечивая раны, полученные в боях с захватчиками, надеясь, что так называемый великий герой Кухулин выиграет для них время, необходимое для того, чтобы их мужчины оправились от скосившей их болезни. Обрадуются ли они, узнав, что великого героя больше интересуют девчоночьи игры со своим другом-предателем?
Уязвленный Фердия схватился за меч. Кухулин дрожал от ярости, и я понял, что зашел слишком далеко. Пятна света, отраженного от воды, трепетали на его лице, словно огонь вокруг корабельной мачты, а на лбу выступила вена толщиной с пастуший кнут. Я вполне мог считать себя мертвецом, так что можно было продолжать.
— Но чем же занимается наш великий герой? Он играет в пятнашки со своим веселым лжеприятелем, пока настоящие друзья этого лжеприятеля угоняют скот великого героя, насилуют его жену, а после этого еще и мочатся на нее!
Дрожащая рука Кухулина отвела назад копье, готовясь к броску. Он буквально испепелял меня взглядом. Я поднял руку и заговорил еще громче. Да, мне явно хотелось еще пожить. Мне жизнь всегда очень нравилась.
— Ты думаешь, Фердии так уж интересно с тобой драться? Он пришел сюда только для того, чтобы тебе было чем заняться, чтобы ты оставался здесь и никуда не ходил! Ты думаешь, что он твой друг. Возможно, когда-то так и было. — Я наклонился вперед, презрительно выкрикивая слова ему в лицо. Еще мгновение — и он бросит копье. Я закрыл глаза. — Возможно, он говорил правду, утверждая, что не хочет тебя убивать, однако он совсем не против того, чтобы использовать твои дружеские чувства к нему против тебя, стремясь услужить своим настоящим друзьям и хозяевам!
В какой-то миг я уже решил, что Кухулин бросил копье и напрягся, готовый встретить смерть. Но меня спас Фердия. Вне себя от ярости, он шагнул вперед, разбрызгивая воду, собираясь наброситься на меня, но Кухулин услышал за спиной шум и вытянул руку, останавливая его.
— Я тебя не пропущу, — голос его дрожал, словно Кухулину не хватало воздуха.
Сам того не ожидая, я спас свою шкуру, а может, менее глупая часть меня понимала, что происходит, и заранее предугадала события. Спровоцировав Кухулина, я спровоцировал и Фердию, а Кухулин не забыл, для чего он оказался на этом броде. Его копье преграждало путь Фердии, упираясь ему в грудь. Фердия начал, возмущаться, но потом все понял. Кухулин снова овладел ситуацией. В его сознание было посеяно семя сомнения, а больше ничего и не требовалось. Он не верил в то, что я сказал, но просто отмахнуться от моих слов тоже не мог. А ведь по сути я был прав — пока Кухулин с Фердией дрались, воины Мейв сжигали наши дома и угоняли наш скот.
