Над водой разносился звон мечей, ударяющихся об обитые медью щиты. Мы с Оуэном молча наблюдали за схваткой, пока солнце не прошло зенит и не начало опускаться. Противники сражались без остановки. Их ноги вспенивали воду, пока она не стала темной от ила, а на дне реки образовалась яма глубиной почти до колена. Кровоточащие раны покрывали ноги, руки, головы и все остальные открытые места на телах бойцов. Ни одному из них пока не удавалось нанести решающий удар, однако если бы на их месте оказались более слабые воины, то из-за полученных ран и потери крови они бы уже скончались несколько часов назад. Сидящий рядом на камне Оуэн начал что-то бормотать себе под нос. Он смотрел на небо, что-то шептал, а пальцы перебирали струны невидимой арфы. Я сильно ткнул его в бок, и он от неожиданности свалился с камня.
— Что ты делаешь, демон тебя побери!
— Сочиняю песню, которая поведает о событиях сегодняшнего дня.
— Может, тебе следовало бы сначала досмотреть до конца, увидеть, чем все завершится на самом деле, а потом уже сочинять?
Оуэн посмотрел на меня, улыбаясь, и это было возмутительно.
— Не может быть… — протянул он. — Неужели до тебя все еще не дошло? Я не собираюсь просто рассказывать людям о том, что случилось, пересказывать то, что мы увидели или увидим сегодня. Я хочу, чтобы они сами все ощутили. — Его руки принялись выделывать в воздухе замысловатые движения. — Я хочу, чтобы они присутствовали здесь, увидели себя на месте: Кухулина, на месте Фердии, на нашем месте. Я хочу, чтобы они почувствовали солнце, кровь, деревья и траву. Конечно, я могу просто сказать: «Фердия ударил Кухулина, а тот ударил его в ответ», и все. Не понимаешь?
— Не нужно строить из себя умника, ты, лошадиная задница! — обиженно прорычал я.
Нашу перебранку прервал особенно громкий лязг. Герои одновременно обрушили свои мечи на шлемы друг друга, в результате чего оба полетели в воду. Теперь они барахтались в мутной воде, пытаясь подняться на ноги. У них в головах, должно быть, звенело, как в свалившемся с лавки железном горшке, так что они даже не могли сообразить, с какой стороны находится противник. Я возмущенно посмотрел на Оуэна, и он понял намек. Он показал на солнце, которое опускалось все ниже, хотя света пока было достаточно.
— Хватит! — закричал он.
Призыв барда был воспринят дерущимися с явным облегчением. Противники с трудом выбрались на берег — каждый на свой, — при этом неловко отвергая благонамеренные попытки своих верных колесничих оказать им помощь.
В эту ночь они спали в разных местах, хотя и проявили заботу друг о друге, обмениваясь едой и лекарственными травами. Что-то изменилось. Они дрались до полного изнеможения, получили по дюжине ран, каждая из которых вывела бы из строя обычного человека, и все равно продолжали бой. Было видно, что они дрались как обреченные, механически, не думая о том, что делают. Так дальше продолжаться не могло. В любом случае, завтра это должно было чем-то закончиться.
Ночь выдалась холодной, и я никак не мог заснуть. Герои выпили травяные настои, которые должны были помочь им отдохнуть и, по возможности, восстановиться после безумного дня, но Кухулин все равно стонал во сне и постоянно ворочался. Один раз он даже закричал. Я не уверен, но мне показалось, что он звал жену.
Оуэн, который не мог ни спать, ни лежать, не находя себе места, бродил где-то поблизости. Разговор между нами не клеился, поэтому он решил побыть в одиночестве, тем более, что ему нужно было сочинять песню. Он сообщил, что к рассвету вернется.
Рассвет пришел неожиданно, как и предыдущий. Было холодно и сыро от росы. Первый луч солнца пронзил кроны деревьев, заставляя кору светиться золотом и серебром. Я соскользнул со ствола дерева, на котором спал, и встрепенулся, охнув от неожиданности. Кухулин мгновенно проснулся. Он сел и поморщился от боли. Мы оба уставились на противоположную сторону речки. Фердия уже стоял там, полностью одетый для боя. Кухулин выругался, гневно взглянув на меня, и отбросил одеяло. Я попытался помочь ему подняться на ноги, но он посмотрел на меня, дико вращая глазами, так что я сразу убрал руки. Мне кажется, он даже не соображал, кто я такой. Я отошел подальше и взобрался на камень, решив занять позицию стороннего наблюдателя.
Через несколько минут противники снова сошлись лицом к лицу. Возникла пауза. Они оба знали, что этот день должен был стать решающим. Кухулин стукнул древком копья о свой шлем, выказывая этим уважение к противнику. Фердия сделал то же самое. Когда он поднимал руку, полы плаща приоткрылись, и я увидел на его животе огромный плоский камень, привязанный к туловищу ремнями и придавленный по краям доспехами. Фердия хорошо подготовился к бою. Я хотел предупредить Кухулина, но они уже брели по воде навстречу друг другу. Впрочем, о чем я мог его предупредить? О том, что Фердия привязал к своему животу тяжеленный камень?
Первый удар бойцы нанесли одновременно, с размаху опустив тяжелые мечи, которые, задев края щитов, сомкнулись, издавая металлический скрежет. Щиты с грохотом столкнулись, словно две деревянные волны, и бой снова продолжился.
Оба героя не выглядели усталыми, словно они отдыхали не одну неделю. Кухулин одновременно находился везде — только что я видел, как он, твердо упершись ногами в дно, обменивался с Фердией ударами щитов, а в следующее мгновение, вывернувшись в воздухе в «прыжке лосося», он оказывался позади Фердии и опускал меч на его незащищенную спину. Однако Фердия был почти так же быстр, так же полон решимости и так же опытен в смертельной игре. Бой шел с переменным успехом. Кровь струилась по их ногам, словно красный воск по свечам, окрашивая бурлившую вокруг них воду. Кухулин был быстрее, ловчее, но Фердия был сильнее и защищался умело и изобретательно, поэтому никому из них не удавалось добиться решающего преимущества. Солнце стояло высоко в небе. Было похоже, что они будут рубиться весь день, пока от них не останется ничего, кроме двух рук с зажатыми мечами, все еще продолжающих полосовать друг друга.
Краем глаза я заметил кружащего над головой большого черного ворона, но, взглянув вверх, не обнаружил птицу.
То, что случилось в следующее мгновение, произошло очень быстро, и я даже не успел ничего понять. Что-то я успел увидеть сам, что-то потом рассказал Кухулин, а полную картину описал позднее Оуэн, расцветив ее красочными подробностями. Я так часто слышал эту историю и так часто прокручивал ее в своем воображении, что путаюсь, откуда мне известно о том или ином эпизоде, а также что из этого правда, а что — порождение фантазии. Иногда я мысленно пытаюсь разобраться в этом, но, по большей части, стараюсь вообще не думать о случившемся, опасаясь лишней головной боли.
Кухулин споткнулся. В этот момент на него обрушился тяжелый удар Фердии, и Кухулин опустился на одно колено, заваливаясь набок, в результате чего его рука, державшая меч, ища опору, оказалась под водой. Фердия решил воспользоваться ситуацией и с ревом прыгнул на Кухулина. Они оба грохнулись в воду, поднимая фонтаны брызг. Через мгновение Фердия уже вскочил и уперся коленом в спину Кухулина, нажимая всем весом утяжеленного камнем тела. Его огромные руки держали голову противника под водой, вдавливая лицо Кухулина в каменистое дно. Я увидел, что Кухулин захлебывается, его руки молотили воду рядом с ногами Фердии, ноги бились о дно, взбивая пену. Фердия был безжалостен. Его лицо стало бордовым от усилий, мышцы рук чудовищно вздулись, чуть не лопаясь, однако он продолжал держать голову Кухулина под водой, вжимая ее в речную гальку.
