Власть голоса заставляет сверкать, иногда даже слишком ярко, слова, драгоценной оправой которым служит тембр голоса. Слова играют важнейшую роль как средство общения и инструмент выражения мыслей. Голос, одна из главнейших функций которого – быть носителем слов, увеличивает их силу и власть десятикратно. Действительно, в слове самом по себе заключены форма и смысл, обозначение и обозначаемое; одно и то же слово можно толковать по-разному. Оно порой двусмысленно и приводит к недоразумениям. Могущество голоса порождает множество комментариев и интерпретаций – неиссякаемый источник творчества для человека. Одни слова дают определение другим. Они используются только в рамках замкнутой системы. Слово замешивают, встряхивают, им манипулируют с помощью музыки голоса, оно влияет, убеждает или обманывает, оно приказывает или расставляет ловушки. Голос, состоящий из слов и их способности выражать мысль, навязывает свою власть индивиду, группе, а также самому говорящему.
Каждой эпохе – свои голоса
«Вооойдииии сюда, Жан Мулен, со своим мрррачным коррртежем…»
[23] – слова растягиваются, отзываясь дыханием ледяного ветра в храме-усыпальнице великих мужей Франции. «Р» рокочет как барабанная дробь, «о» и «а» звучат как вой. «Вот он, похоронный марш вступающего под эти своды праха. Пусть же покоится он здесь вместе со своим кортежем обезображенных теней… рядом с прахом Виктора Гюго и его отверженных, рядом с прахом Жореса, охраняемым богиней справедливости». Сегодня 19 декабря 1964 года. Андре Мальро произносит свою прославленную речь на церемонии захоронения праха Жана Мулена в Пантеоне; звучит его знаменитый театральный голос, дрожащий, словно пламя Вечного огня. Обращаясь к мертвому на «ты», в тот день он сам вошел в историю. Его голос стал голосом эпохи. В самом деле, между записями голоса Сары Бернар и дрожащим, слегка гнусавым голосом Мальро в конечном счете нет большой разницы.
Четверть века спустя 9 ноября 1988 года настал черед Жана Монне
[24] войти в Пантеон. В голубоватом ореоле звезд Европейского союза Франсуа Миттеран обратился к своим согражданам, европейцам. На этот раз слова его были просты, говорил он без пафоса: «Каждый символизирует какой-то исторический момент, позицию в жизни, способ оставаться самим собой: Жан Мулен и Сопротивление во имя любви к Родине, Рене Кассен
[25] – защита и развитие прав человека, Жан Монне – Европа и построение мира…» История становится скромной. Это последствия мая 1968 года. Мир меняется, голос – тоже.
Голос каждого человека меняется с течением лет, существует и общая история, состоящая из разрывов и преемственности. От наскальных рисунков пещеры Ласко до скульптуры Микеланджело, каллиграфии, книгопечатания и портретов Рембрандта человек не переставал вести свой памятный список, но голос запечатлен в нашем культурном наследии только начиная с XX века. Отныне великие голоса можно послушать и передать следующим поколениям, точно так же как другие следы человеческой деятельности.
Мы научились воспроизводить голос. Когда мы слушаем запись какой-то уже ушедшей в иной мир знаменитости, ее голос занимает место в настоящем. Прошлое становится реальной картиной, или, точнее, живые вибрации пробуждают нашу память. Эффект от прослушивания голоса гораздо сильнее, чем от просмотра фотографий: кажется, что человек ожил и он снова с нами.
Голос Мальро – это театральный, подчеркнуто аффектированный голос талантливого артиста, который не нуждается в микрофоне. Все политические деятели той эпохи, кажется, вышли прямо с курса Симона
[26], созданного в 1925 году. В некоторых из этих голосов звучит ухмылка а-ля Жан Габен, в стиле «А глазки у тебя ничего, красивые», другие грассируют как Ремю, у третьих звучат удвоенные звуки, как, например у Пьера Френе в «Великой иллюзии» или у Луи Жуве
[27] в фильме «Кнок»
[28] и его знаменитое «У вас там чешется или вам щекотно?». Все эти голоса принадлежат своей эпохе. Они гораздо лучше выражают ее, чем фотографии и кадры из фильмов. С первыми звуками голосов этих актеров пробуждаются воспоминания. Вся их мимика, жесты, дикция рассчитаны на то, чтобы их было видно издалека. Микрофон тогда был всего лишь аксессуаром, которым пользовались довольно редко, да и то для того, чтобы увеличить громкость голоса, а не изменить тембр.
Публичные люди той эпохи – я бы назвал их проповедниками – настоящие трибуны. Им приходилось выходить к воображаемой рампе, чтобы очаровать публику, и ввиду отсутствия декораций и прожекторов сделать это, очевиднее, было гораздо труднее, чем в театре. На самом деле, чем проще картинка, тем более нарочитой, почти карикатурной должна быть игра. Лучшие голоса способны играть несколько ролей, как, например, де Голль: то он лихой победоносный генерал, то добрый отец семейства в костюме-тройке, отечески ободряющий свой народ. Во время переноса праха Жана Мулена генерал важен и невозмутим, и мы видим его в военной форме практически в последний раз. На лице Андре Мальро – следы прошлых испытаний, плечи согнулись под тяжестью переживаемого момента. Его лицо серьезно, рот крепко сжат, слова говорят о готовности бороться за будущее в память о прошлом. И однако, он с горящими глазами, подобно актерам «Комеди Франсез», произносит слова цвета сепии, достойные академических речей.
Менее чем десять лет спустя это же место перед Пантеоном заполнено студентами, которые скандируют с булыжниками в руках: «Десять лет – хватит!» Их голоса – это голоса нового мира, молодого и стремительного, который за десятилетие достиг большего, чем за весь прошедший век. Звучит новый вокальный тембр, новый ритм. У нас больше нет страха войны, пищевого инстинкта: если даже он и не исчез, то заметно ослаб. Эта напористость означает, что страха лишений больше не существует, а ключевые слова теперь – «наслаждайся жизнью». На первое место Запад ставит внешний вид; здоровая и спортивная внешность становится решающим фактором и частью культуры. В 70-х годах этот приоритет устанавливается и во Франции, а в Соединенных Штатах он существовал уже давно: это устройство общества, где все смотрят друг на друга, работают над своим имиджем и управляют своим голосом.
В начале XX века Макс Вебер
[29], один из основоположников социологии, дал определение типам господства, которое справедливо и поныне. По его мнению, легитимность власти бывает трех видов: традиционная, рационально-правовая и харизматическая, то есть основанная на личной преданности вождю. Мировые СМИ только усилили влияние этого феномена. Одно и то же сообщение может передаваться много раз в течение одного дня. Его можно услышать в машине, по телевизору, в своем смартфоне. С одной стороны, толпа перестает существовать как таковая и превращается в виртуальную толпу; с другой стороны, она продолжает вести себя как толпа – настолько сильно влияют на нее аудиовизуальные средства. Человек знает, что он принадлежит к группе слушателей, и это чувство сопричастности дает ему власть. Технология интервью с 80-х годов не претерпела изменений. Политическое состязание телезрители воспринимают как гладиаторской бой, который непременно должен завершиться умерщвлением одного из противников.
