Имеются, кажется, все основания думать, что намерения Роднея действительно состояли в том, чтобы поставить французов между двух огней, как он это утверждал. Неудача произошла из-за сигнальной книги и от тактической несостоятельности его флота, за которую он, как поздно принявший командование им, не был ответственен. Но безобразное исполнение приказа Роднея было настолько ясно для Гишена, что когда английский флот спустился в первый раз, он воскликнул, что шесть или семь его кораблей пропали; затем он послал Роднею письмо, в котором указал, что если бы его сигналы были исполнены, он взял бы его в плен
[138]. Более убедительное доказательство того, что он понял опасность своего неприятеля, следует искать в факте, что при следующих встречах с ним он тщательно старался не занимать подветренного положения. После того как тщательно обдуманные планы Роднея были расстроены, он показал, что соединял с ними непреклонное мужество самого прямолинейного бойца; он подошел на своем корабле близко к неприятельскому и не переставал обстреливать его до тех пор, пока тот не вышел из строя без фок-мачты и грота-рея и с таким поврежденным корпусом, что едва-едва спасся от потопления.
Один инцидент этого сражения, который упомянут французскими писателями и в труде Ботта (Botta)
[139], вероятно, пользовавшегося последними, но который не помещен в английских описаниях, показывает, что положение атакующего, по представлению французов, было критическим. По их сообщениям, Родней, заметив разрыв во французской линии, вызванный тем, что один корабль в арьергарде французского адмирала был не на своем месте, пробовал прорваться через линию (b); но капитан 74-пушечного Destin, поставив все паруса, устремился на перерез английскому 90-пушечному кораблю.
«Поведение Destin хвалили справедливо, – говорил Lapeyrouse-Bonfils. – Флот избежал опасности почти верного поражения только благодаря храбрости Г. де Гуампи (de Goimpy). Таково, после этого дела, было мнение всей французской эскадры. Однако, предположив, что наша линия была бы прорвана, посмотрим, какие последствия имело бы это для нашего флота. Не было ли бы всегда легко для нашего арьергарда поправить дело быстрым занятием места отрезанных судов? Такой маневр по необходимости привел бы к общей свалке, которая дала бы преимущество флоту, имевшему храбрейших и преданнейших своему долгу капитанов. Но тогда, как и во времена империи, было общепризнанным принципом, что отрезанные корабли считались кораблями взятыми, и такое мнение способствовало его осуществлению».
Последствия разрыва неприятельской линии или боевого строя зависят от нескольких условий. Идея его состоит в том, чтобы разделить силы противника, прорвавшись через имевшийся в начале сражения или образовавшийся в ходе его промежуток, и затем сосредоточить свои силы на той отделенной части противника, которая может ожидать наименьшей поддержки от другой. В колонне кораблей такой частью будет обыкновенно арьергард. Сомкнутость атакованного строя, число отрезанных кораблей, промежуток времени, в течение которого они могут быть отрезаны и разгромлены превосходящими их силами, – все эти факторы будут влиять на результаты. Весьма существенным фактором будет и моральный эффект – смущение, внесенное в разорванную таким образом линию. Корабли, дошедшие до места разрыва, останавливаются, арьергард попадает между двух огней, тогда как корабли, находящиеся впереди, сохраняют свой курс. Такой момент – критический и требует немедленных действий; но редки люди, которые в непредвиденных случаях могут найтись и сразу избрать правильный путь, особенно если они, занимая подчиненное положение, боятся ответственности. В условиях такого смущения англичане без излишней самонадеянности рассчитывали воспользоваться своим превосходством в искусстве кораблевождения; ибо в таких случаях требуется не только «мужество и преданность», но и искусство. Все эти последствия «разрыва линии» получили освещение в большом сражении Роднея в 1782 г.
Де Гишен и Родней встретились еще дважды в следующем месяце, но ни в одном из этих случаев французский адмирал уже не добивался подветренного положения, излюбленного его нацией. Между тем испанский флот из двенадцати линейных кораблей шел на соединение с французами. Родней крейсировал в наветренном направлении от Мартиники, чтобы перехватить его; но испанский адмирал взял более северный курс, увидел Гваделупу и оттуда послал депешу де Гишену, который соединился со своими союзниками и провел их в порт. Большой численный перевес флота коалиции возбудил страх на английских островах; но недостаток гармонии в деятельности последней повел к медлительности и колебаниям; ужасная эпидемия произвела опустошение в экипажах испанской эскадры, и предположенные операции не привели ни к чему. В августе де Гишен отплыл во Францию с пятнадцатью кораблями. Родней, не зная об его назначении и беспокоясь как о Северной Америке, так и об Ямайке, разделил свой флот, оставив одну половину на островах, а с остальной отплыл в Нью-Йорк, куда прибыл 12 сентября. Рискованность такого образа действий была весьма велика и едва ли может быть оправдана; но никаких дурных последствий такое рассеяние сил не имело
[140]. Если бы де Гишен намеревался направиться на Ямайку или, как ожидал Вашингтон, в Нью-Йорк, то ни та, ни другая часть флота Роднея не смогли бы противостоять ему. Родней дважды подвергнул себя риску поражения тем, что разделил свои силы на две малые эскадры, действовавшие на двух театрах войны, вместо того чтобы сосредоточить все силы на одном.
Беспокойство Роднея о Северной Америке было вполне основательно. 12 июля этого года прибыла из Франции давно ожидавшаяся помощь – пять тысяч французских солдат, под командой Рошамбо (Rochambeau), и семь линейных кораблей под командой де Тернэя (De Ternay). Вследствие этого англичане, хотя все еще превосходя противника в море, почувствовали необходимость сосредоточить свои силы в Нью-Йорке и были не в состоянии усилить свои операции в Каролине. Трудность и дальность сухопутного пути давали такое преимущество морской силе перед сухопутной, что Лафайетт настаивал перед французским правительством на дальнейшем увеличении флота; но внимание правительства естественно и правильно сосредоточивалось на непосредственных его интересах в Антильском архипелаге. Не пришло еще время освободить Америку.
