Что же предписывала Англии военная мудрость при таком ее положении, оставляя в стороне вопросы национальной гордости и чувствительности? Вопрос этот доставил бы превосходный изучения для военного исследователя, и на него не следует отвечать поспешно; однако некоторые очевидные истины могут быть сразу указаны. Во-первых, следовало бы определить, какую часть атакованной империи было наиболее важно сохранить. После самих Британских островов Северо-Американские колонии были в то время наиболее ценными владениями в глазах Англии. Затем следовало бы решить, какие другие владения было всего важнее сохранить по их естественному значению и какие было всего легче удержать имевшимися там силами или силами империи, т. е. главным образом морскими. В Средиземном море, например, и Гибралтар и Маон были весьма ценными позициями. Можно ли было удержать их обе? Которая представляла более легкий доступ флоту, посланному для поддержки ее? Если обе нельзя было оставлять за собой с вероятностью на успех, то следовало открыто оставить одну из них а силу и усилия, необходимые для ее обороны, сосредоточить где-нибудь в другом месте. Так, в Вест-Индии очевидные стратегические преимущества Барбадоса и С.-Лючии подсказывали очищение неприятельским от гарнизонов других малых островов, тотчас же по достижении неприятельским флотом численного превосходства над английским, если не раньше. Вопрос о таком большом острове, как Ямайка, должен быть изучен как отдельно, так и в связи с общей проблемой. Такой остров может своими силами отбить всякое нападение, если противник не очень многочислен, а нападение такого противника привлекло бы к нему все английские силы с наветренных станций на Барбадосе и С.-Лючиа.
При таком сосредоточении средств обороны великое английское оружие – флот – надлежало бы употребить для энергичных наступательных действий. Опыт учит, что свободные нации, народные правительства редко отваживаются совсем удалять силу, которая лежит между вторгающимся в их владения противником и их берегами или столицей. Поэтому, как бы ни было мудро с военной точки зрения использовать флот Канала для того, чтобы помешать соединению неприятеля, такой шаг мог оказаться невозможным. Но в пунктах менее важных англичанам следовало предупредить атаку союзников. Это было особенно справедливо по отношению к тому театру войны, который мы рассматривали. Если Северная Америка была первым объектом, то Ямайкой и другими островами следовало бы смело рискнуть. Родней правильно сетует на то, что адмиралы на Ямайке и в Нью-Йорке не выполнили его приказов в 1781 г. и что этим фактом противник был обязан своим численным превосходством над флотом Грэвза.
Но почему в 1780 г., когда отплытие де Гишена в Европу дало Роднею огромное численное превосходство над врагом в течение его кратковременного пребывания в Северной Америке, с 14 октября по 14 ноября, не было сделано никакой попытки уничтожить французский отряд из семи линейных кораблей в Ньюпорте? Эти корабли прибыли туда в июле месяце, и, хотя сейчас же усилили свою позицию земляными укреплениями, вести о появлении Роднея близ берега возбудили в экипажах их сильный испуг. Две недели, проведенные Роднеем в Нью-Йорке, а французами в деятельных работах, поставили последних в положение, в котором они, по их собственному мнению, могли противостоять всему флоту Англии. «Дважды мы боялись, и более всего, когда прибыл Родней, – писал начальник штаба французской эскадры, – что англичане атакуют нас на самом рейде; и был промежуток времени, в течение которого такое предприятие не было бы опрометчивым. Теперь (20 октября) якорная стоянка укреплена так, что мы можем противостоять всему флоту Англии»
[149].
Позиция, занятая таким образом французами, была весьма сильна
[150]. Она образовывала входящий угол, немного более девяноста градусов, составлявшийся линиями, проведенными от Козлиного острова (Goat Island) к пункту, называвшемуся тогда Брентон Пойнт (Brenton’s Point), где стоит сейчас форт Адамс, с одной стороны, к Розовому острову (Rose Island) – с другой. На правом фланге позиции, на Розовом острове, была поставлена батарея из тридцати шести 24-фунтовых пушек; двенадцать пушек того же калибра были помещены на левом фланге у Брентон Пойнта. Между Розовым и Козлиным островами четыре корабля, построенные в направлении вест-норд-вест, защищали вход, способные обстреливать входящий флот продольным огнем, тогда как направление огня трех других кораблей, стоявших между Козлиным островом и Брентон Пойнтом, пересекало под прямым углом направление огня первых четырех кораблей.
С другой стороны, летом ветер дует прямо во вход – часто с большой силой. Поэтому не могло быть и речи о том, что даже сильно поврежденный корабль не сможет достигнуть места назначения, а раз неприятель смешался бы с французскими кораблями, то береговые батареи были бы нейтрализованы. Верки на Розовом острове безусловно, а на Брентон Пойнте вероятно имели меньшую высоту, чем две верхние батареи линейного корабля, и атакующий флот мог противопоставить им гораздо больше орудий. Они не могли быть казематированы, и меткий обстрел их картечью бесспорно мог заставить их замолчать. К Розовому острову можно было подойти с фронта и с западного фланга на двести ярдов, а с севера на полмили. Ничто не предохраняло этого правого фланга французов, включавшего линию их судов от разгрома их английскими кораблями, если бы последние заняли позицию к западу от Розового острова и стали обстреливать их продольным огнем. Таким образом, весьма существенные факторы – близкая дистанция и большая высота батарей – были достижимы для английского флота, в котором было двадцать кораблей против семи неприятельских. При успешном уничтожении последних и захвате Розового острова можно было найти якорную стоянку в глубине бухты и выждать там, пока благоприятный ветер позволит удалиться. По мнению замечательного морского английского офицера того времени
[151], близко знакомого с делом, нельзя было сомневаться в успехе атаки; и он часто доказывал это Роднею и предлагал сам провести головной корабль. То, что французы считали себя в безопасности в этой позиции, а англичане согласились с этим, ярко отмечает разницу между духом этой войны и духом войн Нельсона и Наполеона.
Вопрос об атаке рассматривается здесь, однако, не как отдельная операция, а по отношению ко всему ходу войны. Англия везде занимала оборонительное положение, и сила ее уступала силе противника. Из такого положения нет спасения иначе, как путем деятельности, энергичной почти до отчаянности. «Невозможно для нас, – весьма справедливо писал первый лорд адмиралтейства Роднею, – иметь везде флот, превосходящий противника; и если только наши командующие не встанут на высоту положения, как сделали это вы, и не будут считать предметом своих забот все владения короля, то наши неприятели найдут нас неподготовленными везде и достигнут цели своих действий против нас»
[152]. На английских командиров было возложено проведение таких атак, которые – рассматриваемые сами по себе – могли считаться неоправданными. Союзный флот был ключом положения, и его большие отряды, подобные ньюпортскому, подлежали уничтожению с любым риском. Относительно влияния такого образа действий на политику французского правительства могут быть различные мнения, но автор настоящего труда не имеет в этом отношении никаких сомнений. Нельзя не видеть также, что ни один английский офицер, облеченный властью командующего в рассматриваемый период, не был на высоте положения, за исключением Гуда и, может быть, Гоу. Родней был теперь стар, хил и, несмотря на свои способности, скорее мог считаться осторожным тактиком, чем великим адмиралом.
