Гибралтар был в самом деле тяжелым бременем для английских операций; но державшийся за него национальный инстинкт был справедлив. Ошибка английской политики состояла в попытке ее удержать столь много других пунктов на суше, пренебрегая в то же время быстротой сосредоточения сил для нападения на отдельные отряды союзных флотов. Ключ к положению был на океане; большая победа там разрешила бы все другие спорные вопросы, но невозможно было одержать большую победу, пытаясь повсюду поддерживать видимость могущества
[162].
Северная Америка была для Англии еще более тяжелым бременем, чувства нации по отношению к ней, без сомнения, были ошибочными: гордость, а не мудрость поддерживали эту борьбу. Каковы бы ни были симпатии к американцам отдельных лиц и классов в союзных нациях, правительствами их американское восстание ценилось только как ослабление Англии. Операции в Америке зависели, как было показано, от господства над морем, и попытки удержания этого господства отвлекали большие отряды английских кораблей от борьбы с Францией и Испанией. Если бы тогда можно было рассчитывать, что успешная война вновь сделает Америку тем, чем она некогда была, т. е. горячо привязанной к Великобритании колонией, прочной базой ее морской силы, то эта война была бы достойна и гораздо более великих жертв; но это было уже невозможно. Однако, хотя Англия потеряла из-за собственных ошибок преданность колонистов, которая поддерживала и обеспечивала ее власть в их портах и на морском берегу, у нее оставались еще в Галифаксе, на Бермудских островах и в Вест-Индии достаточно сильные военные станции, уступавшие как морские базы только таким сильным портам, которые окружены дружеской страной, великой по ресурсам и населению. Отречение от борьбы в Северной Америке усилило бы Англию гораздо более, чем союзников; при сложившемся положении дел ее большие эскадры всегда находились там под угрозой того, что неприятель осилит их внезапным нападением с моря, как это и случилось в 1778 и 1781 гг.
К оставлению надежды на удержание Америки, как безвозвратно потерянной, – ибо никакое военное подавление военной силой не смогло бы возвратить старой преданности, – должно бы было присоединиться отречение на время от всякого военного мероприятия, которое мешало концентрации сил, если оно не увеличивало ее могущества. Удержание большей части Антильских островов подходило под это определение, ибо окончательное завладение ими обусловливалось морской кампанией. Тогда удалось бы сберечь для Барбадоса и С.-Лючии, для Гибралтара, а может быть, и для Маона такие гарнизоны, которые предохранили бы от посягательств неприятеля все эти владения до тех пор, пока не закончилась бы борьба за гегемонию на море; и к ним могли бы быть прибавлены одна или две жизненно важные позиции в Америке, подобные Нью-Йорку и Чарлстону, которые следовало удерживать до тех пор, пока были бы даны гарантии такого обращения со сторонниками Англии, какого она должна была требовать ради сохранения своей чести.
Освободившись, таким образом, от лишнего бремени, Англия могла бы затем приступить к сосредоточению своих сил для наступательных целей. Шестьдесят шесть линейных кораблей у берегов Европы, – половина перед Кадиксом и половина перед Брестом, – с резервом на родине для замещения поврежденных кораблей, далеко не истощили бы сил английского флота; и что таким флотам не пришлось бы сражаться, может быть не только сказано нами, имеющими перед собой всю историю, но могло быть понято и теми, которые наблюдали за тактикой д’Эстена и де Гишена, а позднее и де Грасса. А если бы даже и такое рассеяние сил было сочтено желательным, то можно было бы ограничиться сорока кораблями перед Брестом, оставив, таким образом, море открытым для испанского флота, если бы он пожелал помериться с остальной частью флота английского, чтобы решить вопрос об обладании Гибралтаром и Маоном. Зная то, что мы знаем теперь о сравнительных достоинствах этих двух противников, мы не можем сомневаться в том, каков был бы результат. И Гибралтар, вместо того чтобы быть бременем для Великобритании, сделался бы для нее элементом могущества, каким он часто был до и после тех дней.
Невольно напрашивается следующее заключение: каковы бы ни были решающие факторы в борьбе между соседними континентальными государствами, когда возникает вопрос о владении отдаленными политически слабыми странами, будь они разрушающиеся империи, анархические республики, колонии, изолированные военные посты или острова меньше определенной величины, – он должен быть, в конце концов, решен морской силой, организованной военной силой на воде, которая представляет собой коммуникации, т. е. один из самых выдающихся факторов всякой стратегии. Великолепная оборона Гибралтара зависела от этой силы. Ею обусловливались результаты войны в Америке, она определила и конечную судьбу Вест-Индских островов и конечное обладание Индией. От нее будет зависеть обладание Центрально-Американским перешейком, если этот вопрос примет военную окраску; и та же самая морская сила, хотя не без влияния континентального положения и окружения Турции, – должна быть веским фактором в решении восточного вопроса в Европе.
Раз это так, то военная мудрость и экономия времени и средств требуют, чтобы воюющая сторона искала скорейшего решения на море, с уверенностью, что держава, которая приобретает военное преобладание там, в конце концов выиграет войну. В войне за независимость США численное превосходство врагов Англии было очень велико; действительное неравенство сил было хотя и меньше, но все-таки не в ее пользу. Военные соображения должны были побудить ее отречься от колоний; но если национальная гордость не могла допустить этого, то следовало прямо блокировать враждебные арсеналы. Если не было достаточной силы для приобретения превосходства над обеими нациями, то следовало сосредоточить свои усилия против сильнейшей из них. В том, что об этом не подумали, состояла первая ошибка английского адмиралтейства; заявления первого лорда и оценка им соотношения сил в начале войны не подтвердились фактами. Первый флот, под начальством Кеппеля, только равнялся французскому; и в то же время эскадра Гоу в Америке была слабее флота под начальством д’Эстена. В 1779 и 1781 гг. английский флот, напротив, превосходил французский, но тем не менее союзники соединились беспрепятственно, тогда как в следующем году де Грасс ушел в Вест-Индию, а Сюффрен в Ост-Индию. В сражении Кемпенфельда с де Гишеном адмиралтейство знало, что груз конвоировавшихся французским адмиралом судов был в высшей степени важен для кампании в Вест-Индии, и, несмотря на это, оно послало своего адмирала в море только с двенадцатью кораблями, между тем в это время, помимо подкреплений, предназначенных для Вест-Индии, много других кораблей стояло в Доунсе, по справедливому выражению Фокса (Fox), для «жалкой цели» – борьбы с голландской торговлей. Различные обвинения, выдвинутые Фоксом в речи, из которой мы заимствовали цитированное сейчас выражение, в части, относившейся к франко-испанской войне, основывались главным образом на необходимости атаковать союзников, прежде чем они вышли в океанские просторы и поддерживались авторитетным профессиональным мнением лорда Гоу, который сказал о сражении Кемпенфельда. «Не только судьба Вест-Индских островов, но, может быть, и вся будущая судьба войн могла быть решена почти без риска в Бискайском заливе»
[163]. Не без риска, но с сильной вероятностью успеха, все ведение войны следовало сначала подчинить задаче сосредоточения английских сил между Брестом и Кадиксом. Никакая помощь Гибралтара не могла бы быть более действенной, никакая диверсия не обеспечила бы лучше безопасность Вест-Индских островов. И американцы тогда тщетно взывали бы о той и без того скудной помощи, которая была оказана им французским флотом. Ибо великие результаты, явившиеся следствием прихода де Грасса, не должны затемнять того факта, что он пришел 31 августа и с самого начала объявил, что должен вернуться в Вест-Индию примерно в середине октября. Только случайное стечение обстоятельств помешало повторению для Вашингтона в 1781 г. тех прискорбных разочарований, которые заставили пережить его д’Эстен и де Гишен в 1778 и 1780 гг.
