После сражения, к закату солнца, обе эскадры стали на якорь на глубине в пятнадцать сажен (очевидно, глубина была еще меньше, так как три французских корабля приткнулись к коралловым рифам). Здесь противники остались на расстоянии двух миль один от другого, исправляя повреждения. Юз ожидал атаки вследствие тяжелого состояния Monmouth, но Сюффрен, окончив ремонт 19-го числа, снялся с якоря и вышел в море, где оставался в течение двадцати четырех часов, вызывая противника на бои, но не желая начинать его сам. Он понимал состояние неприятеля так хорошо, что чувствовал необходимость оправдать свой поступок перед морским министром, в донесении которому указал на восемь причин его, приводить которые здесь нет необходимости. Последняя заключалась в неполноценности его капитанов и отсутствии единодушия в их среде.
Невероятно, чтобы Сюффрен впал в ошибку, проявив излишнюю осторожность. Напротив, наиболее характерный его недостаток как главнокомандующего состоял в горячности, которая при виде неприятеля переходила в нетерпение и увлекала его иногда в бой слишком поспешно и беспорядочно. Но если в деталях управления боем, в своих тактических комбинациях Сюффрен терпел неудачи вследствие собственной пылкости и недостатков большей части его капитанов, то в общем руководстве кампанией, в стратегии, где личные качества главнокомандующего главным образом и сказываются, – его превосходство проявилось резко и было увенчано блестящим успехом. Здесь пылкость его высказывалась в энергии – неутомимой и заразительной. Страстность его горячей провансальской крови преодолевала трудности, создавала ресурсы из ничего и чувствовалась на каждом корабле, бывшем под его командой. Для военного нет урока более поучительного и более долговечного, чем быстрота и изобретательность, с которыми он, не имея базы снабжения, производил ремонт своего флота и снова выходил в море, пока его более медлительный противник копался над исправлением полученных повреждений.
Сражение принудило англичан оставаться бездеятельными в течение шести недель, пока ремонтировался Monmouth. К несчастью для Сюффрена, его положение не позволило ему немедленно возобновить наступление: у него не хватало людей, провианта и особенно запасного рангоута и такелажа. В официальном письме после сражения он писал: «Я не имею запасных материалов для исправления такелажа, на эскадре недостает, по крайней мере, двенадцати запасных стеньг». Транспорты с необходимыми припасами дожидались в Пуэнт-де-Галле (Point de Galles), который, как и весь Цейлон, за исключением Тринкомале, был тогда еще голландским владением. Сюффрен поэтому стал на якорь в Батакало, к югу от Тринкомале, где он находился между Юзом и могущими прийти с моря английскими кораблями, и занимал удобную позицию для защиты конвоировавшихся им судов, присоединившихся к нему здесь. 3 июня он отплыл в Транкебар (Tranquebar), датское владение, в котором оставался две или три недели, затрудняя сообщение между Мадрасом и английским флотом в Тринкомале. После того он отплыл в Куддалор, для установления связи с командиром сухопутных сил и Гайдер-Али. Последнего он нашел крайне недовольным недостаточным содействием французского генерала. Сюффрен, однако, сумел приобрести его расположение, и тот выразил желание видеть его по возвращении из замышлявшейся тогда экспедиции, ибо, верный своему правильному инстинкту, коммодор стремился опять встретиться с английским флотом, после поражения которого он намеревался атаковать Негапатам. Сюффрен страдал профессиональными предрассудками; он всегда имел в виду необходимость как политическую, так и стратегическую – поддерживать союз с султаном и установить контроль над морским побережьем и внутренней частью страны; но он ясно сознавал, что первым шагом к этому было обеспечение господства на море путем разгрома английского флота. Настойчивость и энергия, с какими он преследовал эту цель посреди больших затруднений, соединяясь с ясностью, с какой он видел ее, являются достоинствами, выделяющими Сюффрена из группы французских флотоводцев, равных ему по мужеству, но связанных путами ложной традиции и ошибочными целями.
Между тем Юз, наскоро поставив мачты на Monmouth, ушел в Тринкомале, где на его эскадре был произведен ремонт и были высажены на берег больные; но очевидно, что – как это уже было упомянуто выше – англичане еще недостаточно долго владели портом для того, чтобы устроить там арсенал и склад необходимых припасов, ибо он говорит: «Я буду в состоянии поставить новые мачты на Monmouth из запасных материалов, хранящихся на нескольких кораблях». Несмотря на это, его средства превосходили те, которые имелись в распоряжении его противника. Во время пребывания Сюффрена в Транкебаре, затрудняющего для англичан сообщение между Мадрасом и Тринкомале, Юз все еще спокойно оставался в последнем порте, отплыв в Негапатам 23 июня, днем позже того как Сюффрен достиг Куддалора. Враждебные эскадры приближались, таким образом, одна к другой, и Сюффрен поспешил со своими приготовлениями к атаке, как только услышал, что его неприятель находился там, где можно было застичь его. Юз ожидал его движений.
Однако до своего отплытия Сюффрен нашел случай написать домой: «Со времени моего прибытия на Цейлон, – частью при помощи голландцев, частью благодаря взятым нами призам, – эскадра была обеспечена всем необходимым на шесть месяцев плавания, а запасом кукурузы и риса я обеспечен более чем на год». Это приобретение было для него справедливым источником гордости и удовлетворения. Без порта и лишенный средств, французский коммодор обеспечил себя лучше, чем его неприятель, транспорты и торговые суда которого удовлетворили его нужды. Этот результат был обусловлен его изобретательностью и деятельностью его крейсеров, вдохновлявшейся им самим. А у него было всего только два фрегата – класс судов, на который адмирал должен был главным образом опираться в таких хищнических военных действиях. 23 марта как провиант, так и другие запасы его были почти на исходе. Шесть тысяч долларов деньгами и провиант конвоировавшихся им судов были его единственными средствами. 12 апреля он выдержал суровый бой, потеряв очень много такелажа, людей и боеприпасов. После этого у него оставалось пороху и снарядов только на один столь же суровый бой. А три месяца спустя он уже мог донести, что готов оставаться в море еще шесть месяцев без дополнительного снабжения. Таким образом, он был обязан всецело самому себе, своей самостоятельности и тому, что без преувеличения может быть названо величием души. Этого не ожидали в Париже, напротив, там полагали, что эскадре придется возвратиться для пополнения запасов к Иль-де-Франсу. Там не думали, чтобы было возможно оставаться в столь удовлетворительном состоянии у враждебного берега, так далеко от ближайшей базы. Сюффрен думал иначе: он рассчитывал, с чисто военным глубоким знанием и здравым пониманием своей профессии, что успех операций в Индии обусловливался господством на море и, следовательно, непрерывным нахождением там его эскадры. Он не побоялся попытаться сделать то, что всегда считали невозможным. Эта твердость духа, носящая отпечаток гения, должна быть рассмотрена, для правильной оценки ее, в связи с обстоятельствами того времени и предшествовавших поколений.
Сюффрен родился 17 июля 1729 г. и участвовал в войнах 1739 и 1756 гг. Он был первым под огнем в сражении Мэтьюза при Тулоне 22 февраля 1744 г. Он был современником д’Эстена, де Гишена и де Грасса – до наступления дней Французской революции, когда восстание народа показало людям, как часто невозможности бывают не невозможны, а Нельсон и Наполеон надсмеялись над самым этим словом. Его поведение и действия имели поэтому в то время еще и добавочную заслугу – оригинальность. Но его величественный характер был способен на еще более великие дела. Убежденный в необходимости удержать эскадру на ее станции, он осмелился не только игнорировать ропот своих офицеров, но и категорические приказания двора. Придя в Батакало, он нашел там депеши, требовавшие возвращения его к Иль-де-Франсу. Вместо того чтобы повиноваться им и снять с себя бремя ответственности, он ослушался их, приведя свои доводы: Сюффрен заявил, что, будучи на месте, он мог лучше судить, чем министр в Европе, о том, чего требовали обстоятельства. Такой вождь заслуживал лучших подчиненных и лучшего коллеги, чем тот, какого он имел в командире сухопутных сил. Позволяли или нет общие условия морской борьбы уничтожить английское владычество в Ост-Индии – остается сомнительным; но несомненно, что между всеми адмиралами трех наций не было ни одного, который был бы настолько же способен достигнуть этого результата, как и Сюффрен. Мы увидим его в условиях суровых испытаний и всегда на высоте положения.
