Кроме истощения людей и повреждения кораблей, блокада имеет еще ту дурную сторону, что – как бы строга она ни была – нельзя поручиться, что она безусловно остановит выход из гавани флота неприятеля: Вильнев вышел из Тулона, Миссиеси из Рошфора. «Я стерегу здесь французскую эскадру в Рошфоре, – писал Коллингвуд, – но чувствую, что невозможно воспрепятствовать ее отплытию; тем не менее, если она проскользнет мимо меня, я буду чрезвычайно огорчен… Единственно, что может помешать ей, это случайная встреча с нами, так как она не знает точно, где мы»
[232].
Несмотря на все, англичане вынесли напряжение. Их флоты опоясывали берега Франции и Испании; потери восполнялись, корабли чинились; когда один офицер выбывал вследствие болезни или смерти со своего поста, другой заступал на его место. Строгая блокада Бреста разрушила комбинацию императора; бдительность Нельсона, вопреки необыкновенному стечению затруднений, преследовала Тулонский флот с момента его отплытия и в течение всего плавания через Атлантический океан и назад к берегам Европы. Это было задолго до столкновения противников, прежде чем стратегия отступила в сторону и тактика завершила борьбу при Трафальгаре; но шаг за шагом, пункт за пунктом грубые, но дисциплинированные моряки, старые и много потерпевшие, но хорошо управлявшиеся корабли сковывали каждое движение своих непривычных противников. Расположенные в достаточном количестве перед каждым арсеналом неприятеля и связанные цепью малых судов они хотя и не всегда, могли помешать тому или иному рейду в целом, сумели сорвать все задуманные большие комбинации эскадр неприятеля.
Корабли 1805 г. были, в существенных чертах, такими же, как и в 1780 г. Без сомнения, в них имелись прогресс и улучшения, но перемены были количественные, а не качественные. Притом флоты эпохи отдаленной от рассматриваемого периода двадцатью годами, под начальством Гауке и его товарищей, отваживались зимовать в Бискайском заливе. «В корреспонденции Гауке нет, – говорит его биограф, – ни малейшего указания на то, чтобы он сам сомневался, хотя на момент, не только в возможности, но и в обязательности для него держаться в море даже при зимних штормах, равно как и в том что он «сумеет обделать это дело»
[233]. Если возразят на это, что состояние французского флота в годы американской революционной войны было лучше, свойства и профессиональная подготовка его офицеров выше, чем в дни Гауке и Нельсона, то с этим должно согласиться; все же для адмиралтейства не мог оставаться долго неизвестным тот факт, что число таких офицеров было настолько недостаточно, что это серьезно отражалось на палубной службе, а нехватка матросов была так велика, что вызывала необходимость пополнения команд солдатами. Что касается личного состава испанского флота, то нет основания считать его лучшим, чем он был пятнадцать лет спустя, когда Нельсон, говоря о передаче Испанией некоторых кораблей Франции, сказал: «Я уверен, что они переданы без команды (испанской), так как это явилось бы наилучшим способом снова потерять их».
В действительности, однако, слишком очевидно, чтобы стоило распространяться в доказательствах, что для более слабой стороны самым надежным средством нейтрализации неприятельских кораблей было блокировать их в их гаванях и сразиться с ними, если они выйдут в море. Единственное серьезное препятствие к этому в Европе представляла жестокость ветров у берегов Франции и Испании – в особенности в длинные зимние ночи. Это влекло за собою не только риск непосредственно бедствия, которое крепкие и хорошо управлявшиеся корабли еще могли большею частью предотвратить, но и постоянное напряжение, которое не могло быть предотвращено никаким искусством и которое, поэтому требовало большего резерва кораблей для замены отсылавшихся на родину для ремонта или для предоставления отдыха командам.
Задача была бы значительно упрощена, если бы блокирующий флот мог найти удобную якорную стоянку на фланге пути, который должен был избрать неприятель, подобно тому как Нельсон в 1804 и 1805 гг. пользовался Маддаленской бухтой в Сардинии, когда стерег Тулонский флот, – шаг, на который он был вынужден, в частности и исключительно, плохим состоянием многих из его кораблей. Так, сэр Джэмс Сомарез (James Saumarez) в 1800 г. пользовался Дуарненезской бухтой на французском берегу, всего лишь в пяти милях от Бреста, где корабли его эскадры, блокировавшей этот порт, отстаивались на якоре в бурную погоду. Положение Плимута и Торбэя не может считаться совершенно удовлетворительным с этой точки зрения, так как они не лежат, подобно Маддаленской бухте, на фланге пути неприятеля, а находятся, скорее, в тылу его. Несмотря на это, Гауке доказал, что быстрота и хорошее управление флотом могут справиться с этим недостатком, как впоследствии показал и Родней на своей менее подверженной бурям станции.
Если взять войну 1778 г. во всей ее совокупности, то можно сказать, что английское министерство держало в Америке, Вест– и Ост-Индии эскадры, равные неприятельским. В отдельные периоды это бывало и не так; но, вообще говоря, при распределении кораблей это условие соблюдалось. В Европе же было наоборот, и, как необходимое следствие такой политики, английский флот был слабее эскадр, находившихся во французских и испанских портах. Английский флот поэтому мог вести наступательные операции только с большой осторожностью, да и то лишь, когда ему удавалось встречать враждебные силы по частям; и даже в таком случае дорого стоящая победа, если только она не была очень решительна, была сопряжена с большим риском вследствие временного вывода из строя сражавшихся кораблей. Отсюда следовало, что английский отечественный флот (или флот Канала), от которого зависели также сообщения с Гибралтаром и Средиземным морем, очень бережно подвергался риску борьбы как с непогодой, так и с неприятелем и ограничивался обороной своего побережья операциями на коммуникациях противника.
Индия была так далека, что невозможно возражать против проводившейся там политики. Посылавшиеся туда корабли оставались там и их нельзя было ни поддерживать подкреплениями, ни отзывать для каких-нибудь срочных надобностей. Этот театр воины был самостоятельным. Но Европа, Северная Америка и Вест-Индия должны были бы рассматриваться как один большой театр войны, на всем пространстве которого события взаимно зависели друг от друга и различные части которого были тесно связаны отношениями большей или меньшей важности, коим следовало уделять должное внимание.
Признавая, что флоты, как охранители сообщений, были решающими факторами в войне и что источник жизни как флотов, так и тех потоков снабжения, которые называются коммуникационными линиями, находился в метрополиях и там сосредоточивался в главных арсеналах – следует принять два положения, первое, что главные усилия державы, занимавшей оборонительное положение, т. е. Великобритании, должны были бы сосредоточиться против этих арсеналов; и второе – что ради такого сосредоточения не следовало чрезмерно растягивать внешние коммуникации, дабы численность отрядов, выделенных для охраны их, не превышала необходимого минимума. С последним соображением тесно связано обязательство усиления путем укрепления или другими какими-либо средствами жизненно важных пунктов, к которым вели эти коммуникации, с тем чтобы оборона этих пунктов никоим образом не опиралась на флот, и чтобы они зависели от него только в вопросе снабжения и подвоза подкреплений, и то лишь через значительные промежутки времени. Гибралтар, например, совершенно удовлетворял этим условиям, будучи почти неприступным и имея склады запасов на весьма продолжительное время.
