«Недостаток системы в действиях правительства, – говорит один французский писатель, – породил индиферентизм и открыл дверь беспорядку и недостатку дисциплины. Никогда неправильные повышения по службе не были так часты; никогда недовольство не было таким всеобщим. Деньги и интриги заняли место всего другого и приносили назначение на командные посты и власть. Знать и выскочки, с их влиянием в столице и самодовольством в морских портах, мнили себя вознаграждаемыми по заслугам. Расхищение средств государства и верфей не знало границ. Честь и скромность поднимались на смех. И как бы считая, что зло еще недостаточно велико, министерство озаботилось изгладить героические традиции прошлого, которые избежали общего крушения. За энергическими боями великого царствования последовала, по приказу двора, “политика осмотрительности”. Для сохранения немногих вооруженных кораблей неприятелю давались большие преимущества. Ради этого несчастного принципа мы были обречены на оборонительное положение, столь же выгодное для неприятеля, сколь чуждое гению нашего народа. Боязливая осмотрительность перед врагом, предписанная нам приказом, в конце концов отразилась на национальном характере; и злоупотребление этой системой приводило к актам недисциплинированности и к неустойчивости под огнем, чему в предшествовавшем столетии нельзя было найти ни одного примера».
Ложная политика континентальной экспансии поглощала средства страны и была вдвойне вредна, потому что, оставляя беззащитными колоний и торговлю, она позволяла противнику в случае войны отрезать Францию от величайшего источника богатства, как это в действительности и случилось. Небольшие эскадры, выходившие в море, уничтожались значительно превосходившими их силами неприятеля: торговое судоходство было ликвидировано, и колонии Канада, Мартиника, Гваделупа, Индия попали в руки Англии. Если бы это не заняло слишком много места, можно было бы привести ряд интересных выдержек из трудов писателей, показывающих крайне бедственное положение Франции – страны, отвернувшейся от моря, – и рост богатства Англии среди всех ее жертв и усилий. Один современный писатель следующим образом выразил свой взгляд на политику Франции в тот период:
«Франция, столь горячо увлекшаяся германской войной, настолько лишила свой флот внимания и средств, что дала нам возможность нанести ее морскому могуществу такой удар, от которого она, быть может, никогда не оправится. Поглощение ее внимания германской войной отвлекло ее также от обороны своих колоний, вследствие чего мы могли завоевать значительнейшие из них. Война заставила ее отказаться от покровительства своей торговле, которая была всецело уничтожена, тогда как торговля Англии никогда, – даже среди самого глубокого мира, – не бывала еще в таком цветущем состоянии. Словом, втянувшись в эту германскую войну, Франция принесла в жертву свои шансы в непосредственно затрагивающем ее конфликте с Англией».
В Семилетней войне Франция потеряла тридцать семь линейных кораблей и пятьдесят шесть фрегатов, т. е. в три раза больше судов, чем когда-либо насчитывал весь флот Соединенных Штатов во времена парусного флота. «В первый раз со времени средних веков, – говорит один французский историк в своем разборе упомянутой войны, – Англия победила Францию одна, почти без союзников, тогда как последняя имела много сильных помощников. Этими победами Англия обязана единственно превосходству своего правительства». Да, превосходству правительства, пользовавшегося мощнейшим оружием – морской силой, в вознаграждение за его настойчивую политику, неуклонно направленную к одной цели.
Глубокое унижение Франции, достигшее предела между 1760 и 1763 гг., когда она заключила мир, является поучительным уроком для Соединенных Штатов в нынешний период нашего торгового и морского упадка. Мы избежали ее унижения, так будем же надеяться, что мы последуем примеру, который она показала впоследствии.
В те же годы (1760–1763) французский народ восстал, как впоследствии в 1793 г., и заявил, что желает иметь флот. «Народное чувство, искусно направлявшееся правительством, испустило крик, разнесшийся с одного конца Франции до другого: “Флот должен быть восстановлен”. Правительство получило в дар корабли от городов, от корпораций и по частным подпискам. В дотоле пустынных портах началась кипучая деятельность, везде строились и ремонтировались корабли. Эта деятельность не ослабевала; арсеналы наполнились, материальная часть была приведена в порядок, артиллерия реорганизована; кроме того было обучено и оставлено во флоте десять тысяч артиллеристов.
В тоне и в действиях морских офицеров тех дней сразу почувствовался всенародный подъем, которого лучшие из них не только ждали, но которому они и способствовали. Никогда еще не обнаруживалось среди морских офицеров такой профессиональной и умственной деятельности, как в то время, когда правительство оставляло гнить их корабли. Вот что пишет об этом выдающийся французский офицер нашего времени:
«Грустное состояние флота в царствование Людовика XV заставило офицеров, для которых доступ к блестящей карьере смелых предприятий и удачных сражений оказался закрытым, обратиться к собственным силам. Они извлекли из своих занятий те знания, которые они применили на практике несколько лет спустя, как бы в доказательство справедливости изречения Монтескье: “Несчастье – наша мать, счастье – наша мачеха”… Около 1769 г. сияло во всем своем блеске созвездие офицеров, чья деятельность распространилась до крайних пределов мира и которые занимались исследованиями и работами во всех отраслях человеческих знаний. Морская академия, основанная в 1752 г., была преобразована»
[11].
Первый директор Академии, пост-капитан, по имени Биго де Морог (Bigot de Morogues), написал тщательно разработанный трактат по морской тактике, первый оригинальный труд по этому предмету со времени сочинения Поля Госта (Paul Hoste), заменить которое он имел целью. Морог должен был изучать и формулировать свои проблемы тактики в те дни, когда Франция не имела флота и под ударами неприятеля была неспособна поднять свою голову на море. В Англии тогда не было подобной книги, и один английский лейтенант только в 1762 г. перевел часть великого труда Госта, опустив бо́льшую часть его. Не ранее как двадцать лет спустя шотландец Клерк – частное лицо – издал умное исследование по морской тактике, указавшее английским адмиралам на систему, которая позволила французам отбить их необдуманные и дурно комбинировавшиеся атаки
[12].
«Исследования морской академии и энергичный толчок, данный ими трудам офицеров, не остались, как мы предполагаем показать впоследствии, без влияния на относительно цветущее состояние, в котором находился флот к началу американской войны».
Уже было упомянуто, что американская война за независимость сопровождалась отступлением Англии от ее традиционной и верной политики и вовлечением ее в сухопутную войну в далекой стране, тогда как сильные враги ждали случая атаковать ее на море. Подобно Франции в недавней тогда германской войне, подобно Наполеону в позднейшей испанской войне, Англия, вследствие излишней самоуверенности, была готова обратить друга в недруга и таким образом подвергнуть действительный базис своей силы суровому испытанию. Французское же правительство избежало западни, в которую так часто попадало. Обратившись спиною к европейскому континенту, имея на своей стороне вероятность его нейтралитета и уверенность в союзе с нею Испании, Франция вступила в борьбу с хорошим флотом и блестящим, хотя, пожалуй, и недостаточно опытным офицерством. На другой стороне Атлантики она имела поддержку в дружественном народе и в своих или союзных портах как в Вест-Индии, так и на континенте. Мудрость этой политики и счастливое влияние этих действий правительства на ее морскую силу очевидно, но детали войны не относятся к этой стороне вопроса. Для американцев главный интерес войны сосредоточился на суше, но для морских офицеров – на море, потому что, по существу, это была морская война.
