Резюмируя все изложенное, можно сказать, что Франция принуждена была отдать назад свои завоевания за недостатком флота, а Англия спасла свое положение своею морскою силою, хотя и не сумела употребить ее наилучшим образом.
Глава VIII. Семилетняя война (1756–1763). – Подавляющая сила Англии и завоевания ее на морях, в Северной Америке, Европе и в Ост– и Вест-Индии. – Морские сражения: Бинга (Byng) при Менорке, Гауке и Конфланса (Confans), Покока и Д’аше (Рососк and D’aché) в Ост-Индии
Настойчивость, с какою жаждали мира главные участники войны за австрийское наследство, возможно, объясняет пренебрежение к достижению твердого и окончательного соглашения по многим из важнейших вопросов, и особенно по поводу тех самых споров, из-за которых началась война между Англией и Испанией. Казалось, будто державы боялись обсуждать как следует дела, которые заключали зародыши будущих ссор, дабы это обсуждение не продлило происходившей тогда войны. Англия заключила мир, потому что в ином случае падение Голландии было бы неизбежно, а не потому, что она добилась выполнения своих требований к Испании, предъявленных в 1739 г., или отказалась от них. Вопрос о праве непрерывной навигации в вест-индских морях, свободной от всяких обысков, остался неразрешенным, так же как и другие, связанные с ним дела. И не только это, но и границы между английскими и французскими колониями в долине Огайо, по направлению к Канаде, и на обращенной к материку стороне Ново-Шотландского полуострова остались столь же неопределенными, как были раньше. Было ясно, что мир не мог продолжаться долго; и если Англия и спасла им Голландию, то она отказалась от контроля над морем, который завоевала во время войны. Истинный характер борьбы, скрытый на время континентальной войной, был раскрыт так называемым миром; хотя формально и законченный, конфликт, в сущности, продолжался во всех частях света.
В Индии Дюплэ, не будучи больше в состоянии нападать на англичан открыто, старался подкопаться под их силу с помощью описанной уже выше политики. Искусно вмешиваясь в ссоры окружавших его владетельных князей и раздвигая этим границы своего могущества, он быстрыми шагами дошел к 1751 г. до контроля над южною оконечностью Индии, – страною почти столь же большою, как и сама Франция. Получив титул набоба, он занял теперь место среди туземных князей. «Политика чисто торговая была в его глазах заблуждением; для него не было среднего пути между завоеванием и эвакуацией страны». В течение того же года дальнейшие успехи распространили власть французов на обширные области к северу и востоку, обнимавшие весь берег Ориссы, и сделали Дюплэ правителем трети Индии. Для прославления своих триумфов, а также, возможно, в соответствии со своей политикой воздействия на туземные умы, он основал теперь город и установил столб, на котором была высечена история его успехов. Но эти деяния его причинили директорам компаний только беспокойство; вместо подкреплений, которых он просил у них, они посылали ему увещания сохранять мир. Около этого времени Роберт Клайв, тогда еще только двадцатишестилетний молодой человек, начал проявлять свой гений. Успехи Дюплэ и его союзников стали перемежаться с неудачами; англичане, под главным руководством Клайва, стали поддерживать туземных противников Франции: компания во Франции была мало заинтересована в политических планах Дюплэ и встревожена отсутствием дивидендов. В Лондоне открылись переговоры для улажения затруднений, и Дюплэ был вызван домой; английское правительство, говорят, поставило это отозвание непременным условием длительного мира. В 1754 г., через два дня после отъезда Дюплэ, его преемник подписал с английским губернатором договор, представлявший собой полный отказ от политики Дюплэ и содержавший условие, что ни та, ни другая компания не будут вмешиваться во внутреннюю политику Индии и что все владения, приобретенные во время войны в Карнатике, будут возвращены Моголу. Франция уступила территорию и население целой империи, и французские историки заклеймили эти уступки эпитетом позорных… Но как могла быть эта страна удержана французами в своей власти, когда английский флот отрезал доступ к ней подкреплениям, ожидавшимся ими с таким нетерпением.
В Северной Америке за обнародованием мира последовало возобновление агитации, которая возникла из глубокого сознания и острого понимания положения колонистов и местных властей обеих сторон. Американцы стремились к своим целям со всем упорством этой расы. «Нет покоя для наших тринадцати колоний, – писал Франклин, – пока французы владеют Канадой». Обоюдные притязания на центральную незаселенную область, которую с достаточной точностью можно назвать долиной Огайо, влекли за собой, в случае успеха англичан, отделение Канады от Луизианы в военном отношении; с другой стороны, занятие ее французами, соединив окраины их признанных владений, заперло бы английских колонистов между Аллеганскими горами и морем. Но в то время как местные французы достаточно ясно видели приближение конфликта и весьма невыгодное для Канады неравенство в численности и силе флота, правительство метрополии было слепо и не понимало ни значения своей колонии, ни того факта, что за обладание ею нужно было сражаться; при этом характер и свойства французских колонистов, неискусных в политической деятельности и непривычных к принятию и проведению направленных к защите собственных интересов, не могли исправить результатов пренебрежения к ним метрополии. Отеческая, централизующая система французского правительства приучила колонистов полагаться на метрополию, но затем оно перестало заботиться о них. Губернаторы Канады того времени действовали как заботливые и способные военные люди, делая, что могли, для устранения дефектов и недостатков; возможно даже, что их деятельность была более последовательна и планомерна, чем деятельность английских губернаторов; но при беспечности правительств обеих метрополий ничто, в конце концов, не могло заменить способности английских колонистов самим заботиться о своих нуждах. Странно и забавно читать противоречивые утверждения английских и французских историков о целях и намерениях государственных деятелей противоположных лагерей в те годы, когда послышались первые раскаты грома; простая истина заключается, видимо, в том, что столкновение было неизбежно, но что оба правительства были бы рады избежать его. Границы могли быть неопределенными, но английские колонисты не были такими.
Французские губернаторы учредили всюду, где могли, посты на спорной территории, и именно в ходе дискуссии об одном из них в 1754 г. впервые появляется в истории имя Вашингтона. Другие недоразумения произошли в Новой Шотландии, и оба правительства начали пробуждаться. В 1755 г. состоялась неудачная экспедиция Брэддока (Braddock) против форта Дюкен (Duquesne) – ныне Питтсбург, – где Вашингтон сдался за год перед этим. Позднее в том же году произошло другое столкновение между английскими и французскими колонистами, близ озера Георга. Хотя экспедиция Брэддока отправилась первой, французское правительство также не бездействовало. В мае того же года большая эскадра военных кораблей, вооруженных большею частью en fûte
[92], отплыла из Бреста в Канаду с тремя тысячами войск и с новым губернатором де Водрэем (de Vaudreuil). Адмирал Боскауэн уже предупредил этот флот и ожидал его близ устья реки Св. Лаврентия. Открытой войны еще не было, и французы несомненно были вправе послать гарнизон в свои собственные колонии; но Боскауэну было приказано остановить их. Туман, рассеявший французскую эскадру, одновременно прикрывал ее в плавании, однако английский флот заметил два французских корабля и захватил их 8 июня 1755 г. Как только весть об этом достигла Европы, французский посланник в Лондоне был отозван оттуда; но объявления войны все еще не последовало. В июне сэр Эдуард Гауке был послан в море с приказанием крейсировать между Уэссаном (Ushant) и мысом Финистерре и стараться захватить всякий французский линейный корабль, какой он только увидит в море. В августе месяце к этому было прибавлено приказание захватывать при каждом возможном случае французские корабли всякого рода – военные, катера и торговые – и отсылать их в английские порты. До конца года было захвачено триста торговых судов, оцененных в шесть миллионов долларов, а в английском плену находилось шесть тысяч французских матросов – число, почти достаточное для укомплектования десяти линейных кораблей. Все это было сделано, пока еще существовал номинальный мир. Война была объявлена лишь шесть месяцев спустя.
