«Испания представляет именно ту державу, с которой Англия может успешно состязаться, будучи всегда уверена, что выгоды и почести будут на ее стороне. Эта обширная монархия истощена в самой основе своей, ее ресурсы находятся на далеком от нее расстоянии, и всякая держава, господствующая на море, может захватить в свои руки богатства и торговлю Испании. Владения, из которых она черпает свои ресурсы, находясь на громадном расстоянии от столицы и одно от другого, заставляют ее, больше чем какое бы то ни было другое государство, ждать того времени, когда она сможет вдохнуть жизнь во все части своей гигантской, но расчлененной империи»
[110].
Было бы неверно сказать, что Англия истощена в своей основе, но ее зависимость от внешнего мира такова, что вышеприведенные слова должны звучать для нее предостережением.
Эта аналогия положений не оставлялась без внимания Англией. С тех пор и до наших дней ее владения, завоеванные морской силой, вместе с этой силой контролировали ее политику. Путь в Индию – в дни Клайва дальнее и опасное плавание без возможности зайти в какой-либо принадлежащий Англии промежуточный пункт – был облегчен, когда представился случай, приобретением острова Св. Елены, мыса Доброй Надежды и острова Св. Маврикия. Когда пар сделал Красное море и средиземноморский путь удобопроходимыми, Англия приобрела Аден, а еще позднее утвердилась на Сокотре. Мальта попала в ее руки уже в период войн Французской революции; и ее господствующее положение, будучи основой, на которой покоились коалиции против Наполеона, позволило ей потребовать закрепления за нею этого острова в числе прочих условий мира 1815 г. В настоящее время участок пути от Мальты до Суэцкого перешейка, на котором Англия раньше не имела баз, охраняется уступленным ей Кипром. Египет, несмотря на зависть Франции, попал под контроль Англии. Важность этой позиции по отношению к Индии, понимавшаяся Наполеоном и Нельсоном, заставила последнего немедленно после сражения при Ниле послать офицера по суше в Бомбей с вестью о крушении надежд Бонапарта. Даже теперь ревность, с которой Англия смотрит на успехи России и Средней Азии, является результатом тех дней, когда ее морская сила и средства восторжествовали над слабостью д’Аше и над гением Сюффрена и вырвали полуостров Индии у заявлявших на него притязания французов.
«Впервые со времен средневековья, – говорит Мартэн в своем исследовании о Семилетней войне, – Англия победила Францию одна, почти без союзников, тогда как Франция имела сильных помощников. Она победила исключительно превосходством своего правительства».
Да! Но превосходством правительства, пользовавшегося сильнейшим оружием – морской силой. Это орудие сделало Англию богатой и, в свою очередь, защищало торговлю, с помощью которой она создала свое богатство. Своими деньгами она поддерживала немногих своих сторонников, главным образом Пруссию и Ганновер, в их отчаянной борьбе. Ее сила была везде, куда ее корабли могли проникнуть; и не было никого, кто бы оспаривал у нее море. Она шла куда хотела, и с нею шли ее войска и пушки. Этой подвижностью ее силы умножались, а силы врагов рассеивались. Господствуя на морях, она всюду преграждала морские пути. Флоты ее врагов не могли соединиться. Ни один большой вражеский флот не мог выйти в море, а если выходил, то только затем, чтобы тотчас же встретить, со своими неопытными офицерами и командами, ветеранов штормов и морских войн. За исключением Менорки, она тщательно сохраняла свои собственные морские базы и энергично захватывала морские базы неприятеля. Каким львом был Гибралтар для французских эскадр на пути между Тулоном и Брестом! Как могла Франция помочь Канаде, когда английский флот имел Луисбург у себя под ветром?
Единственной нацией, выигравшей в этой войне, была та, которая пользовалась морем в мирное время для стяжания своих богатств и господствовала над ним во время войны благодаря размерам своего флота, многочисленности своих подданных, живших на море или морем, и множеству баз, рассеянных по всему земному шару. Однако надо заметить, что эти базы сами по себе потеряли бы свою цену, если бы сообщение между ними было нарушено. Именно из-за этого Франция потеряла Луисбург, Мартинику, Пондишери, а сама Англия потеряла Менорку. Услуги, оказываемые друг другу различными базами, а также портами и флотами, взаимны
[111]. В этом отношении флот представляет собой летучий отряд; он поддерживает свободу сообщений между своими портами и он же уничтожает ее у неприятеля; но он также бороздит моря для потребностей суши; он контролирует пустыню, чтобы человек мог жить и преуспевать в удобообитаемых частях земного шара.
Глава IX. Ход событий от Парижского мира до 1778 г. – Морская война, последовавшая за Американской революцией. – Морское сражение при Уэссане (Ushant)
Если Англия имела основание жаловаться на то, что она не получила от Парижского трактата всех выгод, на которые могла рассчитывать благодаря своим военным достижениям, то Франция тем более имела все основания быть недовольной тем положением, в какое поставила ее война. Приобретения Англии были почти равны потерям Франции; даже уступка Флориды, сделанная победителю Испанией, была куплена Францией ценой Луизианы. Естественно, что мысли ее государственных деятелей и ее народа, поставленных теперь в необходимость нести бремя побежденных, обратились к будущему, с его возможностями отмщения и вознаграждения. Герцог де Шуазель оставался на своем посту еще в течение многих лет и настойчиво работал над восстановлением силы Франции, подавленной последствиями трактата. Союз с Австрией не был делом его рук, он был уже заключен и находился в силе, когда Шуазель вступил в должность в 1758 г.; но Шуазель уже с самого начала понял, что главным врагом была Англия, и пытался, насколько возможно, направить силы нации против нее. Поражение Конфлана опрокинуло его проекты вторжения в Англию; после этого в полном соответствии со своей главной целью он стал искать повода возбудить Испанию и заручиться ее союзом. Соединенные усилия двух королевств с их прекрасной береговой линией могли бы при хорошей организации и при наличии достаточного времени для подготовки снарядить флот, который явился бы достаточным противовесом флоту Англии. Также несомненно верно и то, что более слабые морские государства, если бы они видели успешные плоды деятельности такого союза, набрались бы смелости объявить войну против правительства, величие которого возбуждало зависть и страх и которое действовало с пренебрежением к правам и в ущерб благосостоянию других, что присуще всякой бесконтрольной силе. К несчастью и для Франции и для Испании, союз между ними были заключен слишком поздно. Сразу за уничтожением французского флота в 1759 г. последовал взрыв национального энтузиазма в пользу морских сил, энтузиазма, искусно поддерживавшегося и направлявшегося Шуазелем. «Народное чувство вылилось в единый возглас, прокатившийся с одного конца Франции до другого, – «флот должен быть восстановлен». Пожертвования городов, корпораций и частных лиц доставили средства для этого. Гигантская деятельность закипела в недавно еще мертвых портах. Везде строились и ремонтировались корабли». Министр понял также, что вместе с материальной частью флота необходимо было восстановить дух и дисциплину личного состава. Час, однако, был слишком поздний; середина большой и неуспешной войны – не время для начала приготовлений. «Лучше поздно, чем никогда» – пословица не столь надежная, как «Хочешь мира – готовься к войне». Положение Испании было лучше. Один английский морской историк подсчитал, что при объявлении войны у нее было сто судов различной величины, из них примерно шестьдесят были линейные корабли. Несмотря на это, хотя присоединение Испании к многочисленным врагам Англии могло, казалось, сделать положение последней критическим, действовавшее в ее пользу сочетание численного превосходства, искусства, опытности и престижа не было непреодолимым. С семьюдесятью тысячами моряков-ветеранов ей надо было только сохранить уже приобретенные позиции. Результаты нам известны.
