«Возможно, мы никогда не сможем узнать, как в точности — минуя какие этапы — старые верования уступали место новым. Но мы можем по крайней мере увидеть результат в литературе восьмого века и позднейших времен: лежащая в основе этой культуры христианская вера спокойно относилась к проявлявшемуся интересу к языческому прошлому, она смогла толерантно отнестись к наследию старых верований, на которое в других местах смотрели с подозрением, если не отвергали с дорога».
Ирландская культура Средневековья, которое в Западной Европе было по своей сути обскурантистским повсюду, кроме Ирландии, демонстрировала необычайную жажду учености. Помимо накопления знаний, относящихся к своему богатому дохристианскому наследию, ирландские монахи собирали рукописи по всей Европе, включая такие тексты, которыми в других местах либо пренебрегали, либо уничтожали их как еретические. Говоря словами недавно изданного бестселлера, «таким вот образом ирландцы спасли цивилизацию».
Эта всеохватная любовь к знаниям порой обогащала ирландское христианство достаточно необычными плодами. Джон Кэри анализирует ирландский трактат «In Tenga Bithnua» («Вечно новый язык»), где апостол Филипп описывает «двенадцать плоскостей, лежащих под кромкой мира», которые солнце освещает каждую ночь, — когда оно проходит под землей. Интересно, что ближайшие параллели к этому пассажу обнаруживаются в египетских погребальных текстах, относящихся к периоду Нового царства (1570–1070 гг. до н. э.), в них даются схожие описания двенадцати камер, которые солнце посещает во время своего ночного путешествия. Кэри полагает, что этот космогонический мотив мог достигнуть берегов Ирландии через посредническое участие ныне утерянного «Апокалипсиса Филиппа», написанного в Египте и читавшегося в гностических кругах. (Филипп, наряду с Фомой, являлся апостолом, чье имя наиболее часто ассоциировали с гностицизмом.) Текст мог попасть в Ирландию через Испанию в седьмом веке.
Все это, конечно, не означает, что ирландское христианство было явно гностическим или даже что оно было каким-то особенно еретическим. Вообще, как подчеркивает Ян Брэдли в своей книге «Кельтское христианство», «романтическое представление о кельтском христианстве как о безмятежном, анархическом, очень одухотворенном движении, подавленном авторитарной мощью римской бюрократии и империализма», является несомненным преувеличением. Далее Брэдли замечает, что значимость синода в Уитби, предположительно давшего начало этому подавлению кельтской формы христианства, также раздута в позднейшее время. Синод был созван для упорядочения литургической практики в британской церкви, в особенности для выработки метода расчета даты Пасхи, который кельтские церкви осуществляли отличным от Рима образом. У Кэри схожее мнение: в Уитби «на повестке дня был не столько вопрос о доктрине, сколько проблема конфликта между местной традицией и проводившейся политикой установления единообразной литургической практики». Примерно за тридцать лет до этого собрание ирландских епископов уже проголосовало за использование римского метода расчета дат.
Есть нечто такое в кельтском мире, что напрямую связано с ностальгическим мотивом, проявляющимся в человеческой природе. Уже в седьмом и восьмом веках ирландские монахи тосковали по Золотому веку святых, принесших веру на их берега. В позднейшие времена к этому полусокрытому кельтскому наследию будут вновь и вновь взывать люди, желающие возвращения к более простой, чистой, подлинно мистической вере, обретения глубокого ощущения чуда Божьего творения и открытия для себя более яркого опыта проникновения в иные измерения, лежащие за границами нашей земной обители. Тот факт, что мир, воплощавший эти идеалы, существовал частично в прошлом, частично в воображении, не должен помешать мам увидеть их величие.
Православная наука о сознании
Лейтмотив Египта продолжает проявляться на протяжении этого повествования — иногда как доминантная нота, иногда как слабое эхо. Это не потому, что я испытываю особую склонность педалировать эту тему. Просто дело в том, что значительное число мистических течений в христианстве восходят к истокам, находящимся в этой замечательной стране.
Из этих мистических течений самым значительным представляется исихазм в православии. Слово «исихаст» происходит от греческого «эсихия», или «спокойствие» — в данном случае имеется в виду состояние «внутреннего молчания», являющееся целью соответствующей духовной практики. Исихазм, практикующийся и сегодня, является одной из немногих форм эзотерического христианства, которые могут соперничать с великими системами индуизма и буддизма в плане утонченности и глубины.
Исихазм уходит своими корнями в духовную практику отцов-пустынников, группу духовных искателей и отшельников, которые начали отправляться в пустыню Египта в третьем веке нашей эры. Считается, что основателем движения был святой человек по имени Антоний, который родился примерно в середине третьего века нашей эры и ушел из мира около 270 года. Его набожность и аскетизм вскоре стали предметом легенды. Он также являлся основателем полуотшельнического монашества, монахи жили раздельно в хижинах и в целом были предоставлены сами себе, встречаясь лишь для совместного богослужения. (Общежитское монашество, когда монахи живут и молятся в общинах, появляется несколько позднее.)
Аскетическая практика Антония привлекла внимание дьявола. Согласно книге «Жизнь святого Антония», написанной Отцом Церкви Афанасием, дьявол сначала пытался отвратить святого от его духовной практики различными льстивыми речами. Однажды ночью «дьявол, несчастное создание, даже принял обличье женщины и имитировал все ее повадки, для того чтобы обольстить Антония». Антоний продолжал сопротивляться, тогда дьявол предпринял новую атаку: «Явившись однажды ночью с сонмом демонов, он настолько исхлестал его бичом, что он [Антоний] лег на землю, не в силах произнести ни слова из-за чрезмерной боли. По его утверждению, пытка была настолько чрезмерной, что никакие удары, наносимые человеком, никогда не могли бы сравниться с ней по силе доставляемого мучения». В итоге Антоний, конечно, одержал победу. И легенда о нем предстала исключительно плодотворным полем для творческого вдохновения. Бесчисленные картины и гравюры изображали страдания Антония в окружении инфернальных духов. Эта легенда даже составила тему романа Гюстава Флобера «Искушение святого Антония».
Повествование Афанасия, хотя оно и было написано вскоре после смерти Антония, наступившей примерно в 356–357 годах (Антоний, по видимости, жил до 105 лет), слишком похоже на агиографическое, то есть церковно-житийное, поэтому не вызывает сомнения относительно своей истинности. Но независимо от того, действительно ли Антонию пришлось пострадать от всех тех демонических нападений, что были столь мрачно описаны Афанасием, его история стала знаковой для основной темы исихастской традиции — освобождения человеческого сознания от своих собственных желаний и ужасов.
Эта традиция начала складываться в Египте и Палестине но времена жизни Антония и в последующие столетия, когда такие монахи, как Евагрий Отшельник, начали составлять учения практического мистицизма. В пятом веке Иоанн Кассиан, ученик Евагрия, привез некоторые из таких учений на Запад. Здесь они вдохновили христианские круги на создание великих монастырей, послуживших колыбелью средневековой цивилизации.
