В данной главе я обращусь к фигурам последних двух веков, чье творчество можно с достаточным основанием соотнести с идеями классических гностических систем первых веков нашей эры — либо потому, что эти личности как-то обращались к данным идеям, либо ввиду того, что в их произведениях явно прослеживаются следы этого влияния. Я также уделю внимание отдельным мыслителям двадцатого века, которые обращались к гностическому наследию в контексте темы мятежа, рассматривая последний и в положительном, и в отрицательном плане.
Блейк и демиург сознания
В современную эпоху одной из первых фигур, чье творчество обнаруживает явный гностический оттенок, был английский художник и поэт Уильям Блейк (1757–1827). Его фигуру зачастую увязывают с романтическим бунтом против политических форм угнетения — самая известная его биография имеет подзаголовок «Пророк против империи», — но и метафизический аспект его работы не менее, а может быть, и более важен.
Блейк, в четырнадцатилетием возрасте отданный в ученики граверу, по большей части занимался самообразованием для обретения книжной учености. Не имея за своей спиной традиционных вех учености — школ и университетов, он, подобно многим другим людям, выучившимся самостоятельно, подверстывал свое учение к своему характеру. Наибольшее влияние на него оказали Сведенборг (известно лишь об одной церкви, которую посещал Блейк, — это была относительно недавно для того времени сформировавшаяся сведенборгианская конгрегация в Лондоне), Платон (Блейк читал его в высокоавторитетных переводах Томаса Тейлора), герметизм и гностики. Во времена Блейка ни один из гностических текстов еще не был издан; к примеру, кодекс Эскью продолжал храниться в Британском музее непереведенным. Но Блейк имел доступ к церковным повествованиям, где, хотя и выказывалось предубеждение в отношении гностиков, создавалось достаточно ясное представление об основных верованиях последних.
Первым, кто поведал об осведомленности Блейка в гностических материях, был его современник Генри Крэбб Робинсон, подробно изложивший разговор с ним:
«Красноречивые описания природы в поэмах Вордсворта являли собой убедительные свидетельства атеистического рода, ведь каждый, кто верит в природу, по словам Б[лейка], не верит в Бога. Ведь природа — это плод работы дьявола. Услышав от него, что Библия являлась Словом Божьим, я указал на начало «Бытия»: «В начале сотворил Бог небо и землю». Но этим я ничего не добился, поскольку мне в победном тоне заявили, что этим Богом был не Иегова, а Элохим, — к этому была присовокуплена доктрина гностиков, воспроизведенная с достаточной внутренней последовательностью и логичностью, чтобы заставить приумолкнуть такого неуча, как я».
Тут Блейк, по-видимому, имеет в виду древнее эзотерическое учение: идею о том, что два имени Бога, YHWH, или «Иегова», и Элохим, относятся к двум разным аспектам божества или даже к двум различным божествам. Иегова, по предположению, является истинным, высшим Богом; Элохим же у гностиков выступает демиургом.
Британский поэт, исследователь творчества Блейка Кэтлин Рейн высказывает предположение, что в основе одного из самых известных стихотворений Блейка «Тигр» может лежать идея о демиурге.
Тигр, тигр, жгучий страх,
Ты горишь в ночных лесах,
Чей бессмертный взор, любя,
Создал страшного, тебя?..
Тот же ль он тебя создал,
Кто рожденье агнцу дал?
[26]
В стихотворении задается вопрос, тот ли самый Бог, что создал невинного агнца, ответствен также и за сотворение яростного тигра? Если они были созданы разными Богами, то тогда один из них — это Бог вечности, а другой — демиург временного плана. Но далее Рейн говорит, что в итоге «Блейк… оставил этот вопрос без ответа — не потому, что он не знал ответ или пребывал в сомнении, а потому, что ответом, по сути, являются и нет, и да, не уступающие друг другу в глубине и сложности».
Среди образов, представленных в личном пантеоне Блейка, в наибольшей степени напоминает демиурга Уризен. Возможно, этот образ имеет некоторую привязку к реальной фигуре какого-то гностика. В имени Уризен обнаруживается многозначная игра слов: на память приходят греческий глагол оуризейн, означающий «ограничивать», а также английские слова и выражения «horizon» («горизонт»), «your reason» («твой разум») и «your eyes» («твои глаза»). Образ Уризена имеет отношение и к восприятию-осознанию, и к ограничению.
Блейк рассказывает историю рождения Уризена в «Книге Уризена», изданной самим Блейком в 1794 году. Книга проиллюстрирована собственными рисунками Блейка. Работа очень яркая по внутренней мощи, напряженности ее языка:
Вот, — тень ужаса восстала В вечности! Непознанный, бесплодный!
Замкнувшийся в себе, отталкивающий всё: какой же демон Создал эту жуткую пустотность,
Кошмарный этот вакуум? — Ответом было:
«Это Уризен».
Визуальная образность создает впечатление одновременно неистовства и истерзанности. Из множества образов выстраивается седовласая фигура старца, что производит особенное впечатление, поскольку начало этой книги описывает рождение Уризена; сама структура этой книги спроецирована на этапы развития плода, как оно понималось во времена Блейка. По сути, «Книга Уризена» повествует о вынашивании во чреве и рождении старца.
Кто же такой Уризен? По-видимому, в его фигуре воплощено восприятие, ограниченное чувствами, — отсюда образы застывания и заточения, характеризующие его становление: «Кости жесткости отвердели / Вкруг его нервов радости». Блейк, судя по всему, хочет сказать, что развитие чувств, какими мы их знаем, — чувств, отделенных от того, что в одном месте он называет «воображением», — заточает человека в древнюю оледеневшую гробницу. Это древняя тема сома сема — «тело — это гробница», отлитая в блейковы неподражаемые слова и образы.
Все это в принципе представляет интерес исключительно с литературной точки зрения, за исключением одной вещи. Блейк указывает на одну особенность, лишь угадывающуюся в гностических мифах. Демиург — это не теологическая фигура; это не Бог, парящий в некоей стратосфере над нами; в нем персонифицирована структура нашего собственного сознания и опыта. Возможно, древние гностики понимали этот вопрос так же — тут сложно сказать что-то определенно. Прозрения гностиков запечатлелись в их мифах с потаенным смыслом; аллегорическая маска никогда не спадает. Блейк, напротив, приоткрывает маску в достаточной степени, чтобы прояснилась его фундаментальная позиция. Или, может быть, мы находимся достаточно близко к нему в плане времени и культуры, чтобы расслышать его послание достаточно четко.
В любом случае прозрения Блейка делают послание гностиков намного более близким нашему пониманию. Мы не склонны проявлять сколько-то значительный интерес к полузабытым мифам о далеких и неправдоподобных богах. Но если мы осознаем, что эти боги находятся в наших собственных мозгах, выполняя роль сетей и фильтров в процессе нашего столкновения с реальностью, то мы скорее проявим к ним внимание.
