Неверное прочтение гностицизма Блумом
Стоит указать еще на одного влиятельного интеллектуала, судя по всему неверно понимающего гностическое наследие, — это литературный критик Гарольд Блум. В отличие от Фёгелина, изображающего гностицизм как некую архиересь, которая страшнее всех прочих бед нашей цивилизации, Блум с симпатией относится к традиции. Он даже сам описывает себя как гностика:
«Я вернусь к своей личной истории, чтобы объяснить, как я понимаю гносис и гностицизм. Мне не обязательно быть евреем, чтобы ужаснуться чудовищности массового убийства немцами европейского еврейства, но если вы потеряли четырех ваших дедов и бабушек и большую часть своих дядей, теть и двоюродных братьев с сестрами, то вы станете чуть более чувствительным к нормативным учениям иудаизма, христианства и ислама относительно того, что Бог является всемогущим и милостивым. Тогда мы имеем Бога, который допустил холокост, а такой Бог попросту нестерпим, поскольку он должен быть либо сумасшедшим, либо безответственным, если его милостивое всемогущество оказалось совместимым с лагерями смерти».
Гностицизм Блума, по-видимому, проистекает из усталости от жизни, чувства пессимизма в отношении того мира, который мы видим перед собой. Это, конечно, совместимо с классическими гностическими системами. Но взгляд Блума на гностицизм имеет странный ракурс. Любопытны его слова о том, что он лежит в сердцевине «американской религии»:
«Мормоны и южные баптисты именуют себя христианами, но, как и большинство американцев, они ближе к древним гностикам, чем к первым христианам… Большинство американских методистов, католиков и даже иудеев с мусульманами в глубинном восприятии своей веры, как бы дающей здесь осечку, являются в большей степени гностиками, чем приверженцами нормативной линии своих учений. «Американская религия» — всепроникающая и неодолимая, будь она даже замаскированной. И даже наши поборники секулярного мира, а по сути, даже и наши заявленные атеисты в своих последних допущениях в большей степени являются гностиками, чем гуманистами».
Что бы могло это значить? Что может быть общего у классического гностицизма — зачастую мрачного, с претензиями на исключительность — с несклонной линией на эгалитарность и синтетическим весельем, господствующими в американской культуре, а тем более с евангелическим христианством, которое с отвращением отталкивает от себя гностическое наследие? Блум мог бы сделать акцент на слепом дуализме как фундаменталистского, так и секуляристского мышления, подобно Фредерику Шпигельбергу, рассматривавшему черно-белое мышление массового сознания как выродившуюся форму манихейства. Но Блум не идет в этом направлении. Вместо этого он обнаруживает ответ в трансцендентном «Я», которое, по его словам, лежит в сердцевине всех американских религиозных верований и форм духовной активности:
«Американец находит Бога в самом себе, но лишь после того, как он найдет свободу, обеспечивающую познание Бога, — через испытание тотального внутреннего одиночества. Свобода — это в определенном смысле подготовка, без которой Бог не позволит обнаружить себя в самости человека. И эта свобода сама по себе двоякая; то, что мы могли бы назвать проблеском или духом, должно осознавать себя, чтобы быть свободным от других «я» и от тварного мира».
Попытавшись изложить взгляды Блума в более ясном виде, мы могли бы сказать за него, что американский поиск возможностей самореализации и самоисполнения идентичен гностическому желанию освободить истинное «Я». И американские поиски свободы находят себе параллель в стремлении гностиков подняться над оковами мира. В то же самое время есть что-то неверное в этом уравнивании, если оно позволяет Блуму именовать мормонов, методистов и южных баптистов гностиками. Как и определение, данное Фёгелином, оно почти обессмысливает термин.
Воззрения Блума станут для нас яснее, если мы рассмотрим их в свете его литературной теории. Он наиболее известен благодаря своей теории неверного прочтения — суть идеи в том, что каждый великий поэт выстраивает свою собственную воображаемую вселенную в результате неверного прочтения (то есть, можно сказать, неправильного понимания) своих предшественников. К примеру, лишь в результате неверного прочтения Мильтона Блейк мог заключить, что тот был «сторонником дьявола». Используя подобную теорию, Блум мог прийти к выводу, что «американская религия» представляет собой результат неверного прочтения гностицизма.
Все это до некоторой степени выглядит разумным, но тут нам приходится иметь дело с тем фактом, что из числа крупных религиозных деятелей или философов Америки едва ли хоть кто-то мог мысленно обращаться к фигурам гностиков.
Блейк мог неверно истолковать Мильтона, но для этого он должен был его прочитать. Немного найдется свидетельств относительно того, что хотя бы один из числа деятелей, внесших реальный вклад в формирование американской мысли, вообще думал о гностиках. Как замечает Блум, в американской литературе существуют отголоски гностицизма: наиболее известный пример связан с фигурой капитана Ахава у Мелвилла. Для Ахава Моби Дик — это «маска» «некоей неистовой силы… непроницаемого злого начала» во вселенной, против которого человек оказывается вынужден бороться. Но отыскание отголосков — это еще не реальная демонстрация того, что гностицизм лежит в сердцевине «американской религии».
Что касается предлагаемого Блумом уравнивания трансцендентного «Я» «американской религии» с истинным «Я» гностиков, то оно при всей своей заманчивости представляется невероятным. Гностики рассматривали свои поиски в свете освобождения своего сознания от самой материальности; свобода ради самореализации в этом мире имеет мало общего с их устремлениями. Американское трансцендентное «Я» в большей степени напоминает то «Я», которое представляли себе экзистенциалисты, — радикально свободное для того, чтобы делать все, что оно захочет, в безбрежной, но бессмысленной вселенной. Блум был бы ближе к истине, если бы сказал, что в своей глубинной сути «американская религия» являла собой экзистенциализм.
При всем сказанном Блум является проницательным мыслителем, и, возможно, чрезмерно упрощенным выглядело бы утверждение о его недостаточности в гностицизме или «американской религии». К какому выводу приводят предпринимаемые Блумом все потуги, что можно обнаружить в заявлении, которое он делает относительно одного места в ересиологической книге Рональда Нокса «Энтузиазм», написанной в середине двадцатого века: «Я думаю, что все это достаточно неверно и, возможно, требует очень акцентированного неверного прочтения». Эта ремарка позволяет предположить, что Блум хотел, чтобы неверное прочтение было намеренным. Может быть, он осуществил намеренную неверную интерпретацию американского религиозного чувства? Возможно. Если это так, то его намеренные неверные прочтения в некотором отношении представляются более глубокими, чем прозрения умов меньшего калибра. Это некий зал, заполненный зеркалами, дающий нам возможность увидеть знакомые вещи во многих незнакомых ракурсах одновременно. Но даже при всем при этом маловероятно, что Блуму удалось бы убедить многих людей в том, что методисты или южные баптисты в глубине своей души являются гностиками.
