Кто-то из них так и остался в Москве, однако сам Данило Самойлович всеми силами стремился дальше, в направлении севера.
И это ему вполне удалось.
Все у него получилось, как и у прочих людей, сильно стремящихся к обретению новой профессии…
Одним словом, еще в ноябре 1761 года, будучи еще только семнадцатилетним, а то и даже помладше возрастом, если придерживаться другой версии насчет подлинного года его рождения, – Данило Самойлович Самойлович был записан в ученики санкт-петербургского Адмиралтейского госпиталя, чтобы воспользоваться всеми тамошними привилегиями своего неожиданного зачисления в эту лекарскую школу.
С тех пор он терпеливо высиживал все лекции, сдавал все третные
[28] экзамены, еженедельные даже зачеты… Чтобы, наконец, удостоиться заветного лекарского диплома.
Здесь необходимо сразу заметить, что адмиралтейский госпиталь обслуживал моряков и работников всех петербургских верфей, начиная еще с 1716 года. Исходя из этого – работы ему хватало…
Свой диплом Самойлович защитил в 1767 году, однако получил только лишь через год, уже в 1768. Все дело в том, что необходимо было сделать несколько операций, исполненных, к тому же, на сильно испорченном, даже окоченевшем и слишком остро попахивающем трупе. Потому-то и оставался он при своей лекарской школе еще в продолжение целого года.
Что же, надо полагать, он и это проделал, да еще и по всем надлежащим правилам и требованиям.
* * *
После завершения всей врачебной науки при санкт-петербургском госпитале, Данило Самойлович начал службу в достаточно отдаленном от Санкт-Петербурга Копорском пехотном полку, расположенном в Новой Ладоге.
Этот полк, говорили о нем старослужащие, был основан еще по прямому указу Петра I.
В самом начале августа 1768 года, точнее, – 5 числа этого месяца, он отсылает по начальству рапорт, что уже приступил к работе в своем полковом лазарете.
Вскорости, причем как-то сразу, началась очередная война с Оттоманскои империей
[29].
Она продолжалась долго, целых семь лет, с 1768 года, до конца 1774. Вплоть до того момента, когда личный секретарь императрицы Екатерины II, граф Александр Андреевич Безбородко, не уселся в свой дорожный возок и не отправился самолично для заключения с Турцией так называемого Кучук-Кайнаджирского мира – или даже Кючук-Кайнаджирского. Произносили его в ту пору так и этак.
Собственно, сам будущий граф Безбородко и начинал всю эту войну. Командовал в ней настоящим армейским подразделением (сначала это были знакомые ему до боли просто казацкие полки, а затем – и регулярный царский полк).
Кстати, там же он и отличился он, когда штурмовал турецкие позиции под ни за что не сдающейся Силистрией. После всего этого и рекомендован был самим графом Румянцевым царице Екатерине II – как очень дельный ее секретарь, ничего никогда не забывающий. Правда, к тому времени – сам он пребывал уже чине полковника…
А уж при императоре Павле I указанный граф Безбородко, в виде какой-то особой заслуги перед этим самим императором, становится даже государственным канцлером всей Российской империи…
Однако мы опять же несколько опередили естественный ход событий.
Что же, в таком случае, – попытаемся возвратиться назад.
* * *
Копорский пехотный полк, в составе которого служил врач Самойлович, немедленно был переброшен на юг Российской империи.
Этот марш-бросок, разумеется, рядовые солдаты совершали в пешем порядке, что доставило ему, совсем человеку, немало забавных, а иногда – так даже и весьма драматических случаев, слишком резко бросающихся в глаза тогда еще молодому и не довольно опытному полковому врачу.
В конце концов, он устал считать, сколько раз ему на глаза попадались щедро измозоленные солдатские пятки и сильно удручающие его, как врача, сплошь окровавленные солдатские голени.
Однако – все это происходило еще в самом начале новой войны.
В дальнейшем, в ходе постепенно разворачивающейся перед его глазами военных действий, Копорский полк, который входил в состав первой русской армии, под командованием генерал-фельдмаршала Александра Михайловича Голицына, – достаточно медленно продвигался вперед… Ходили слухи, что сама царица, провожая своего новоиспеченного генерал-фельдмаршала, всячески пожелала ему совсем не щадить этих безбожных турок…
Была еще и вторая русская армия, во главе которой стоял граф Петр Александрович Румянцев, давний царский наместник на бывшей гетманской Украине, герой уже отшумевшей Семилетней войны.
Во время этой войны, говорилось между солдатами, русская армия заняла Берлин, столицу тогдашней, какой-то не в меру горделивой Пруссии.
Теперь же графу Румянцеву подчинялась не только вся, так называемая Гетманщина, но и старинный русский город Киев – когда-то тоже принадлежавший украинскому гетману.
Однако у этой армии были свои задачи. Самая главная из которых, как нам кажется, заключалась в успокоении всех, только что завоеванных Российской империей – новых народов и их земель.
* * *
А на юге Российской империи, к тому времени, уже вовсю бушевала грозная эпидемия чумы, которую тогдашние врачи единогласно называли моровой язвой.
Они же, эти врачи, в один голос твердили, опираясь на выводы еще древнегреческого мудреца Гиппократа, что болезнетворный воздух наполнен какими-то зловредными, хоть и довольно призрачными – «миазмами». Что предотвратить все это – в силах лишь самая безжалостная вырубка зловредных лесных насаждений, деревьев и самых разнообразных кустов и кустарников. А еще, – разведение на их месте всевозможных костров, в том числе и на улицах различных селений.
Ведь именно таким образом самому древнегреческому врачу Гиппократу удалось сберечь древний город Афины от накрывавшего его морового заражения, принесенного откуда-то из пределов Египта…
Однако в голове молодого войскового врача по фамилии Самойлович, уже и тогда копошилась совсем другая идея, подтвержденная, кстати, его же собственными наблюдениями. Ему все чаще и чаще казалось, будто все дело здесь заключается вовсе не в этих, каких-то невидимых невооруженному глазу миазмах, но в прямом контакте абсолютно здоровых людей с уже заболевшими ею, этой заразой…
* * *
И вот, на пути Копорского полка, да и всей, постоянно действующей русской армии, – оказался сильно укрепленный город Хотин, настоящая крепость, ко всему прочему – усиленная грозными пушками, – защищаемая, к тому же, тридцатитысячным гарнизоном, состоящим из более, чем отчаянных, турецких солдат.
