Лишь в начале 1784 года, на двадцатом году своей жизни, попрощавшись с матушкой, которая начала сразу же начала слезно горевать, дескать, на кого ты меня оставляешь, – парубок все же решил отправиться в этот город. Он надеялся, что встретит там тоже добрых людей.
Как добирался до сказочного в его мечтах Петербурга – стоит особого разговора. Бывало всего. И на волах, и на конях… Пока добрался он до петербургской заставы – всего с ним было. Но едва увидел он эту полосатую слишком заставу – так захотелось ему неумолимо спать. Да так, что не доведи Господь… Растянулся на первой же грядке, показавшейся ему очень приветливой. А потом оказалось…
Но мы умолчим о том, что с ним было в дальнейшем.
Ограничимся тем, что он попросил указать ему ближайший госпиталь. Ему показали какие-то прохожие люди.
И правда.
В Генеральном сухопутном госпитале, под руководством уже знакомых нам профессоров Фомы Тихорского, Никона Карпинского, Фомы Тереховского, Яна (Ивана) Саполовича, – своих земляков, он приступил к изучению медицинского дела.
Через полгода он получил уже звание подлекаря и был привлечен к работе при госпитале на штатной должности господина прозектора. Затем, уже в звании лекаря, он также продолжал работать прозектором, получая за все свои труды довольно приличное вознаграждение – целых 250 рублей в год (жалованье, правда, было отнюдь, не лекарским, а всего лишь – подлекарским).
А дальше – наступила какая-то жизненная катастрофа. Возможно, отсутствие лекарской вакансии и вынудило Петра Загорского вообще уволиться из врачебной службы. В официальных бумагах об этом случае было сказано очень уж просто – ради «поправления своего здоровья».
Все это происходило еще в начале 1790 года, когда лекарю Загорскому не исполнилось даже двадцати шести лет. Однако, уже осенью указанного нами года, он снова поступил на службу в Шлиссельбургском уезде, неподалеку от Санкт-Петербурга. Некоторая удаленность от столицы не помешала молодому человеку опубликовать свои научные труды – притом в разных столичных журналах.
Труды его трактовали об одном и том же, об анатомии. Короче говоря, все они относились к анатомии сердца.
* * *
Однако вскоре Загорский вообще оставляет гражданскую службу и определяется в армию, где, к тому же, гораздо проще было подыскать какое-нибудь подходящее, вакантное место.
Кирасирский полк, с которым была теперь связана тесно его судьба, дислоцировался на Украине, в городе Хороле.
Это был довольно тихий, провинциальный городок, к тому же наполненный сказанием о прежнем своем «величии», которое заключалось в том, что когда-то он, этот городок, относился непосредственно к так называемому Киевскому наместничеству. Обладал он в ту пору и своим особым статусом.
Отсюда – кичился и собственным особым гербом: на нем, на ярко-красном, прямо залитом красным же цветом фоне, красовалась перевернутая острием книзу острая сабля, перекрещенная такой же красной стрелою…
Когда-то, говорили, Хорол выставлял даже свою отдельную сотню. Вместе все они воевали в Полтавском сражении на стороне Петра Великого, не Мазепы с его королем Карлом XII…
Однако дело заключалось вовсе не в этом. В городке Хороле его чуть не женили. Его просто-таки покорили местные, хорольские красавицы. В нем они были одна другой краше. Особенно, когда они появлялись на фоне своих белоснежных хат…
И была среди них одна… Его незабвенная Софьюшка…
И если он не поддался всеобщему их очарованию, так только потому, что совсем неожиданно объявили новый военный поход…
Вместе с бравыми кирасирами он выступил в поход, а там… Все постепенно забылось как-то. Забылось, как он выстаивал – ночи напролет, вплоть до наступления синего утра, лишь обагренного кровавыми облаками…
С кирасирами, такому же бравому и молодому в ту пору лекарю, довелось принимать участие в польской военной кампании 1794–1795 годов, в очередном разделе этого упрямого шляхетского государства, предпринятого его слишком энергичными соседями… Вплоть до того времени, когда на сцене, совсем неожиданно, появился великий Тадеуш Косцюшко, лишь недавно приехавший откуда-то из-за моря…
После завершения военных действий, когда сам Косцюшко попал в русский плен, – лекарю Загорскому было бы обеспечено вполне безбедное существование где-нибудь в волынской глуши. Там настоящие врачи ценились на вес золота, а из лишившихся польских магнатов своих лучших земель – можно было сколотить круглое свое собственное имение…
Однако – подобного рода будущее нисколько не прельщало Петра Андреевича Загорского, которому, к тому времени, перевалило уже за тридцать лет. Во время войны, безусловно, он еще острее почувствовал все несовершенство состояния тогдашней медицинской теории, да и тесно связанной с нею такой же практики.
А поэтому, при первой же возможности, воспользовался протекцией волынского губернатора Михаила Павловича Миклашевского
[42], чтобы, как можно скорее, снова попасть в какой-либо научный центр, если уж и не прямо в Санкт-Петербург, то хотя бы в Москву.
И действительно.
1797 год застает Петра Андреевича уже в первопрестольной русской столице, преподавателем анатомии в тамошнем медико-хирургическом училище. Там, в Москве, он и женился. Как говорится, «охомутала» его профессорская дочь…
Однако затем, учитывая ходатайство профессора, члена ученого Совета еще только будущей Императорской медико-хирургической Академии Никона Карповича Карпинского, его прежнего учителя на берегах тихоструйной Невы, – Петра Загорского переводят на аналогичную должность в петербургском лекарском училище. Вполне возможно, что к этому приложил руку его тесть, сам профессор Карпинский…
И снова закипела его научно-исследовательская работа, благо возможности для этого изменились в самую лучшую сторону: училище, как уже нам известно, стало частью Медико-хирургической академии.
В новосозданной академии анатомические познания Загорского ни у кого не вызывают сомнения.
В 1800 году его, всего лишь тридцатишестилетнего, избирают профессором по данному предмету, по анатомии, учитывая то, что уже в 1799 году в «Трудах» академии, именно – в их XV томе, Петр Андреевич напечатал результаты своих тщательных анатомических изысканий. Они лишний раз засвидетельствовали о его широкой научной компетентности, притом – в области исключительно анатомии.
* * *
Масштабы исследований, между тем, расширяются.
В 1801 году уже тридцатисемилетний ученый завершает свое, чуть ли не главное сочинение, которое издает под названием «Сокращенная анатомия, или руководство к познанию строения человеческого тела».
Эта капитальная, итоговая книга, была издана в 1802 году в типографии Государственной медицинской коллегии. Она составляла два тома (в общей сложности – 950 страниц).
