К этому нужно также добавить, что в декабре 1811 года, его награждают орденом Святого Владимира, а весной 1812, уже перед самым нашествием на Москву наполеоновских полчищ, избирают деканом всего медицинского факультета Московского университета.
Перед ним открывается самый широкий фронт для его кипучей и многогранной деятельности.
Сам Мудров связывал со своим избранием самое широкое распространение медицинской науки. И он постарался, чтобы его родной университет, действительно, превратился в кузницу наиболее просвещенных медицинских кадров.
С именем профессора Мудрова связано было очень многое. Особенно важно то, что, говоря его словами, лечить надо не саму болезнь. Важно всячески ее предупреждать, то есть, – говоря его словами, он усиленно ратовал за всепобеждающую любую болезнь – профилактику.
* * *
Однако, через какое-то время, наполеоновские войска приблизились уже вплотную к городу Москве.
Вся тяжесть по приданию хотя бы какой-то упорядоченности при эвакуации Московского университета, легла на довольно хрупкие плечи Ивана Андреевича Гейма, тогдашнего ректора Московского университета.
Он был любимцем и ставленником тогдашнего попечителя, затем и Министра народного просвещения – графа Алексея Кирилловича Разумовского. С большими трудами удалось ему достать и снарядить лошадей в крайне переполошенной страхом и полной неразберихой Москве, – под обоз для студентов и университетских профессоров. С немалым трудом доставил он их в Нижний Новгород, где ему удалось, тоже каким-то отчаянным образом убедить руководство местной гимназии, чтобы разместить там, хотя бы на время, весь Московский университет…
В эвакуации, которую Матвей Яковлевич провел всецело также в Нижнем Новгороде, он томился горькой неизвестностью о судьбе своей златоглавой Москвы. К тому времени, он уже всеми силами души почувствовал, что, в самом деле, стал уже настоящим москвичом.
Правда, до него доносились отдельные слухи, он даже точно знал – от людей, которым не доверять уж никак было нельзя, – что Москву подожгли. И будто бы сделали это свои же люди, те же москвичи, которых он не раз лично нередко встречал на московских улицах…
Не успокаивало и то, что он отлично ведал, будто библиотека его надежно упрятана в селе Ярополец, которым когда-то единолично владел малорусский гетман Петро Дорофеевич Дорошенко. Там, искренно божились перед ним наследники генерал-фельдмаршала Захария Григорьевича Чернышева, еще екатерининского вельможи, участника былой Семилетней войны, – что она очень надежно упрятана, что там ей ничто угрожать не может. А он уже доподлинно знал, что вся университетская библиотека – бесповоротно погибла в огне…
Вместе с сыном с сыном главного аптекаря в Нижнем Новгороде, уже надевшим было на себя форму студента Московского университета Александром Егоровичем Эвениусом, Матвей Яковлевич каждый день оказывал посильную помощь своим больным. Больных набиралось в достатке, почти каждый Божий день
[63]…
* * *
Что же, слухи, дошедшие до Нижнего – оправдались. Недавно выстроенное здание Московского университета, творение рук архитектора Матвея Федоровича Казакова, оказалось выгоревшим почти дотла…
После возвращения из временной эвакуации Московский университет размещался в каком-то наемном здании на углу Газетного переулка, напротив старинного женского Никитского монастыря, с какими-то полуобгоревшими башнями. В то же время, библиотека профессора Мудрова, действительно, уцелела. Хоть это порадовало его…
Ради восстановления книжных сокровищ богатейшей университетской библиотеки, вместе со своим тестем Харитоном Андреевичем Чеботаревым, вкупе с богатейшей библиотекой бывшего екатерининского генерал-фельдмаршала Захария Григорьевича Чернышева, – Матвей Яковлевич Мудров решил пожертвовать и своим, редчайшим собранием книг, привезенным еще из-за дальнего рубежа.
После возвращения из эвакуации, уже в октябре 1813 года, он был утвержден еще и заведующим московским отделом Санкт-Петербургской Медико-хирургической академии. В этой должности оставался он на протяжении долгих лет.
* * *
Здесь же следует сказать, что Мудров очень много пожертвовал денег и на возрождение Московского университета – после грандиозного пожара 1812 года.
За восстановление старого, еще казаковского, здания Московского университета взялся теперь швейцарский архитектор Доменико Жилярди, или Дементий Иванович Джилярди, как называли его почти все окружающие.
Это произошло в 1817–1819 годах. А еще перед тем, самому Мудрову пришлось похоронить своего тестя – незабвенного профессора Харитона Андреевича Чеботарева. Он скончался еще в 1815 году…
Надо все же заметить, что какую-то лепту былого величия казаковского творения внес и русский архитектор Афанасий Григорьевич Григорьев, однако же – главную скрипку во всем этом деле сыграл упомянутый нами швейцарец.
Тогда-то Мудров более подробно изучил его биографию.
Он узнал, что еще в одиннадцатилетнем возрасте, вместе со своей матерью, совсем еще юный Доменико явился в Москву, к своему отцу, уже давно подвизавшемуся в архитектуре.
Однако сын его – совсем не мечтал поначалу о карьере архитектора. Наоборот, он всячески мечтал стать знаменитым живописцем. Взбудораженный его мечтаниями, отец-архитектор отослал его в столичный Санкт-Петербург, чтобы там, под руководством знакомых ему живописцев, постигал он все тайны живописи.
В русской столице юнец тяжело заболел, поскольку не в силах был вынести сурового петербургского климата. Однако в этом же городе малышу посчастливилось войти в доверие к давно уже вдовствующей императрице, жене еще Павла I. И он, уже на казенный счет, был отправлен в солнечную Италию, в Миланскую школу живописи, чтобы в ней постигать все секреты живописного мастерства.
Однако художник из него так и не получился.
После нескольких лет усиленных, однако совершенно бесплодных занятий, он, в продолжение нескольких лет, изучал наследие великих архитекторов забытого прошлого, перед тем, как снова приехать к своему отцу…
А в Москве работы для архитекторов хватало. Да вот беда. Неожиданно, как уже и так было понятно, нагрянул Наполеон. На какое-то время отец и сын выезжают в далекую от Москвы Казань… Там они долго прозябают над осуществлением каких-то частных проектов, которыми оба архитекторы, отец и сын, в конце концов, остались совершенно недовольными.
Зато, уже после возвращения из Казани, – работы для архитекторов еще прибавилось еще на целый порядок. После грандиозного пожара – весь город Москва, казалось, лежал в сплошных руинах. Повсеместно зияли одни пепелища…
В первую очередь – потребовалось восстанавливать Кремль. Затем дошли руки и до прочих общественных зданий. Очередь Императорского Московского университета настала значительно позже.
